Я злюсь. Наверное, поэтому. Не особо богатые, так, середнячки, скорее. Но дань традициям (без домработницы нельзя! Как же!).
Я встречаюсь глазами с Сашей. Он смотрит на меня… не с восхищением, нет, но взволнованно. По-особенному. Не так, как вчера, когда спрашивал разрешения поцеловать.
И в это мгновение тишины вклинивается острым топорищем голос матери:
— Мне понравились тюльпаны, что вы подарили Танечке, Саша. Какой у вас, однако, изысканный вкус.
Глава 10
Таня
Настоящее время
— Т-тюльпаны? — на лице и в голосе Ландау — замешательство. Он растерянно хлопает ресницами, а затем пытливо смотрит на меня. Не знаю, что он видит: я старательно изображаю каменную бабу в степи. Мне нельзя ни умолять взглядом, ни пугаться. — Ах, тюльпаны… — хлопает он себя по лбу и мило улыбается. — Да-да, конечно. Рад, что вам понравились.
Я вижу, как у матери расслабляются плечи.
Закашливается дед и перетягивает внимание на себя. Он по горло закутан в плед, но всё равно мёрзнет — я знаю. И я почти уверена: он специально кашляет, чтобы сбить мать с прицела. Дед всегда чувствовал подобные моменты и пытался, как мог, защитить меня.
— Я счастлив, что она появилась в нашей жизни, — как-то сказал он. — Счастлив, что взяла сына в руки и даже оседлала, — издал он хриплый смешок. — Иначе мы бы никогда не дождались внуков. Твой папа — как моя Даша: весь в себе, в науке. Это их роднит. Но если Даша умела выныривать наружу, то у Володи не получается. Или не хочет. Ему удобно. Поэтому её появление в нашем доме — благо. Мы с Дашей уже отчаялись. И вдруг — Люда. Неглупая, образованная, вежливая. Не совсем из нашей среды, но на это мы с радостью закрыли глаза. Знаешь ли, от свежей крови потомство лучше и крепче.
Он с гордостью окидывал меня взглядом, и я понимала: дед защитит. Сделает всё, чтобы выгородить, обмануть бдительное материнское око. Вот как сейчас.
— Папа, ну что же вы, — хлопотала вокруг него мать. — Вы лекарство выпили? Нет? Я сейчас принесу.
Пока дед изображает страждущего и вокруг него образовывается кутерьма из трёх человек: бегает мать, хлопочет Гала, и даже отец выныривает из своего мира и с тревогой смотрит на деда, — Сашка, поймав наконец мой взгляд, делает знак головой. Надо выйти. Придётся объясняться. На душе становится тяжело.
У нас большая и красивая прихожая. Почти комната. И она, к счастью, далеко от столовой.
— Ты мог бы предупредить, что придёшь, — обвиняю я Ландау, как только мы оказываемся наедине и вдалеке от всех.
Это нападение. Лучший способ защиты. И я понимаю, что поступаю некрасиво. Но мне сейчас не до этикета и прочих заморочек. Сыта по горло. Родной дом слишком плохо на меня влияет.
Я не обескураживаю Сашку резкостью, что на грани грубости. Он смотрит на меня участливо и терпеливо. Глаза у него добрые. И мне становится почти стыдно.
— Прости, — произносит он так, словно нет ничего естественнее, чем извиниться перед девушкой, которая только что поступила по-хамски. — Я звонил, но ты, вероятно, не слышала.
Он чуть сильнее растягивает слова, пытаясь скрыть заикание. Мой чуткий музыкальный слух ловит эти затянутости. Но Александр сейчас неплохо собой владеет. Когда он просил поцелуя, волновался куда больше.
— Не слышала, — досадливо встряхиваю головой и отвожу взгляд, не желая сейчас встречаться с Ландау глазами. Ну его. Святой. Терпеливый. Я и злюсь, и стыжусь. Теперь уже по-настоящему.
— Таня, — произносит он таким тоном, что я вздрагиваю. А потом ещё раз, когда он берёт меня за руку. Моя ладонь тонет в его, большой и тёплой.
Я вдруг пугаюсь, как лисица, попавшая в капкан. Не сбежать. Разве что лапу перегрызть. От испуга я решаю, что он сейчас сделает дурость. Встанет на колено. Позовёт меня замуж. Я не готова! Не хочу! Я не знаю, что ему ответить! Тем более сейчас, когда… всё зависло в неопределённости.
— Посмотри на меня, Таня, — пальцы другой его руки касаются моего подбородка. Деликатно, но твёрдо. И я поднимаю глаза.
Ладно. Из полымя да в прорубь. Не пропаду. Не прожить мне страусом, что головой уткнулся в песок. Я чайка. Мне нужен ветер, чистое небо и свобода. И он откуда-то это знает.
— Я п-пришёл сказать, что поддержу тебя. Если тебе нужна моя помощь, я готов.
Я таращусь на Ландау так, будто у него три носа выросло вместо одного. Вообще не ожидала подобных слов.
— То есть, ты о чём? — бормочу, пытаясь правильно уложить его слова в голове.
— Я не слепой и не глухонемой, Таня, — голос у Сашки негромкий, но твёрдый.
Он, наверное, весь такой: на вид тюфячок заикающийся, а ткни его — и палец сломаешь. Не зря о нём говорят, как о восходящей звезде на поприще юриспруденции. Сейчас я в это уверовала.