— Ты не обижайся, Тань, но это без шансов, честно.
У Марины всегда всё было честно. И слишком прямолинейно. Пуля в лоб — и до свидания.
— Это ещё почему? — нехорошо прищурилась я.
Я бы ещё и руки в боки, и ножку бы отставила, но это слишком по-плебейски, недостойно «девочки из хорошей семьи с глубокими интеллигентными корнями». Хотя иногда хотелось выйти за рамки. Шагнуть за барьер. Сделать что-нибудь вопиюще-безумное.
— Ну, ты себя видела?
Дурацкий вопрос. Конечно. Каждый день в зеркале. Тощая, высокая для своего возраста. Две косы до лопаток, юбки до колена, и вечный футляр со скрипкой, что при ходьбе больно бил по ногам.
— И что со мной не так? — сделала я шаг в сторону Марины. Впервые в жизни мне хотелось вцепиться ей в волосы. Дожились.
— Всё так, — замахала руками, как мельница — крыльями, Летка. — Перестаньте, девочки.
— Нет, ну если ей очень хочется, пусть попробует, — пёрла вперёд, как паровоз, Маринка. — Поставим сроки, забьёмся по рукам. Придумаем условия.
— Попросишь у меня прощения, например, — я не собираюсь останавливаться, но сама пугаюсь собственной смелости.
— Жаль, что ты не моя сестра, — мечтательно улыбается Марина, — а то бы месяц вместо меня посуду мыла, или лучше три месяца.
Мы больше спорили, кто кому и что будет должен. Зато в тот вечер я полностью перетянула внимание на себя.
— Две недели, — это был мой срок, за который я должна была совершить невозможное. — Я прошу у тебя прощения, если выигрываешь ты, а если ты проигрываешь, то честно признаёшься, что дура, и десять раз угощаешь нас мороженым.
Вот такой смешной была цена моего безумства.
Вспоминая то время, сейчас я думаю: какие мы были глупые. И как неумело корчили из себя взрослых. А у самих, как говорится, ни рожи ни кожи. Зато гонора и дури — выше небес.
Это были полные адреналина дни. Пару из них я потратила на то, чтобы отправиться в соседний двор. Нужно же было с чего-то начинать. А я не представляла, как можно пересечься с самим Королём да ещё внимание его привлечь.
Но признаваться вслух, что я дура, не хотелось, поэтому через три дня я превратилась в шпиона. Не очень умелого. Но зато, как мне казалось, отважного.
Как много, оказывается, может узнать одна праздно шатающаяся девочка со скрипкой. Через неделю я знала, когда Король выходит на улицу, с кем встречается, куда ходит.
Я вдоволь налюбовалась, как он бегает по утрам и подтягивается на турнике. Почему-то мне казалось: он бахвалится, выставляет себя напоказ. Ведь у всех нормальных мальчиков этим можно заниматься дома или в спортивном клубе.
И Король ходил в один из них — какой-то полуподвал, где большие мужики (так мне казалось) таскали «железо».
Время утекало, а я так и не придумала, как подступиться к основной задаче. Маринка была права: я ничем не могла его привлечь. Те девушки, что на него цеплялись, обладали неоспоримыми преимуществами: они созрели, как сочные персики, а я — прямая палка. И на то, что я девочка, указывали лишь юбка да косы.
Зато я была гибкой, как кошка, хитрой, как лиса, изворотливой, как гадюка: мне удавалось бродить за Королём тенью, но, к сожалению, это не приближало ни на шаг меня к выигрышу в споре.
До часа «Х» оставалось четыре дня. Наверное, мне бы пришлось признаться, что я дура, и кормить подруг мороженым, если бы не случай.
Как всегда, я следила за Королём из-за угла. И ломала голову. Подойти? А что спросить? А если он меня высмеет? А если пошлёт? Нет-нет, нужно сделать что-то наверняка.
Этими мыслями я истязала себя не первый день, но ничего умного в голову не приходило. Я уже вторую неделю прогуливала музыкалку. Учительнице позвонила и сказала, что болею. Меня мучила совесть, но отказываться от безумного спора я не собиралась.
И тут я услышала это. Тяжёлое дыхание. Цокот когтей по асфальту. Волосы на затылке встали дыбом. Ещё не оборачиваясь, я знала, что там, позади. Это, высунув язык, неслась огромная собака.
Взвизгнув, я пулей бросилась вперёд. Летела, ничего не соображая. Чуть не сбила с ног объект своей тотальной слежки, а затем, бросив скрипку, чайкой взлетела на высокий каменный забор, опоясывающий «Жёлтый дом» — так в народе называли краеведческий музей.
Собака, конечно, туда достать не могла, хоть и прыгала, и клацала зубами. Но мне уже было всё равно.
Под ногами крошился старый бетон. Одно неверное движение — и я свалюсь.
Ушли звуки, краски, ощущения: я боялась высоты. Панически. До боли во всём теле.
Я видела только одного человека. Того самого, что на почти две недели стал моей персональной головной болью.