Во сне я вижу ее такой, какой она была, когда держала на руках Галахада. Ребенок у нее другой, гораздо старше, лет двух или трех, и это наш ребенок. Все молчат. Атмосфера не очень приятная — мы ссорились, наговорили друг другу непростительных вещей, хотя я не знаю, что именно. Маленький мальчик осуждающе смотрит на меня. Потом Джуд встает, берет его за руку, выходит через парадную дверь, спускается по ступенькам на улицу. На дворе лето: тепло, листья на деревьях, цветы. Я стою, придерживая открытую дверь, и смотрю, как они идут по улице, сворачивают за угол и исчезают. Я знаю, что должен бежать за ними, но на мне нет туфель, я не могу найти ключ или деньги, а когда босиком сбегаю по ступенькам крыльца, то не могу пройти через запертые ворота. За моей спиной хлопает дверь, и я просыпаюсь.
На часах семь утра, и Джуд нет рядом. Я еще не стряхнул остатки сна, и меня охватывает нелепый страх. Я зову ее, и она сразу же выходит из ванной, закутанная в белый махровый халат.
— Теперь я могу тебе сказать, — произносит она.
Речь может идти только об одном. Голос внутри меня шепчет: «О Боже, Боже, Боже…»
— Я беременна. Два месяца.
Я бормочу всякие глупости, прекрасно понимая, что это не может быть правдой. У тебя в сентябре были месячные. Ты принимаешь противозачаточные таблетки.
— Нет. Я тебя обманула. Достаточно того, что мне пришлось ждать подтверждения, — я не могла заставлять тебя мучиться вместе со мной.
Я действительно чувствую себя обманутым, одураченным, и мне это не нравится. Мы с Салли все время обманывали друг друга — или пытались. Нет, я не тратил деньги, я не ездил туда-то и туда-то с тем-то и тем-то, я там не был, я не слышал телефон, я звонил, но ты не отвечала, я никогда тебе не лгу, ты же знаешь. У нас с Джуд все по-другому. По крайней мере, мне казалось, Я думал, мы всегда откровенны и честны друг с другом.
— Ты тест делала? — глухо спрашиваю я.
— Три недели назад.
Опять обман или я суечусь по пустякам? Она мне не изменяла, не проиграла тысячу фунтов в азартные игры, не делала липосакцию. Похоже, я сам себя накручиваю.
— Ты была у врача? — Я по какой-то причине не могу вспомнить, как зовут ее гинеколога.
— После теста. Спросила, должна ли я лежать всю беременность и сказала, что буду лежать, если это поможет, но он ответил, что нет. — Она смотрит на меня почти со страхом. — Ты злишься, да?
Я обязан сказать, что не злюсь, что люблю ее. И рад, что у нас будет сын или дочь. Но не могу. Я вспоминаю свой сон, вспоминаю, какой загадочной она была последнее время, какой возбужденной, словно пьяной.
— Нужно было сказать мне месяц назад. — У меня интонации обиженного ребенка.
— Ты не понимаешь, что я не хотела опять тебя разочаровывать?
Может ли быть более неподходящее слово? В данный момент меня больше волнует обман, чем беременность, но я знаю, что это пройдет и я снова буду наблюдать за ней, волноваться, считать дни и недели. Сколько дней ей удавалось носить ребенка? Девяносто, сто? А когда — и если — пройдут эти сто дней, что я буду испытывать, счастье или ужас?
В субботу вечером мы сидим в Эйнсуорт-Хаусе и пьем аперитив. Время аперитива тянется с половины восьмого, когда мы пришли, а теперь уже почти половина десятого. Рим лишь десять минут назад удалилась на кухню, «сообразить что-нибудь насчет еды». Дредноты относятся к той категории людей, для которых еда составляет наименее важную часть званого ужина. Любой из алкогольных напитков, о которых мне когда-либо приходилось слышать, имеется в баре гостиной — в прошлый свой визит я принял это сооружение за буфет или горку из красного дерева в ранневикторианском стиле. Нас еще раз проводят по всему дому, с бокалами в руках. Мне кажется, в этом частном доме есть нечто странное. Играет тихая музыка, которая перемещается вслед за нами по комнатам. Эти мелодии обычно включают в холлах отелей, всегда одни и те же — «Жизнь в розовом цвете», «Только не в воскресенье», «Мужчина и женщина». Разговор крутится вокруг тем, которых я так опасался, однако я и представить себе не мог, сколько времени люди могут ходить по магазинам и какими суммами разбрасываться. Рекорд принадлежит Барри — 30 тысяч фунтов за один вечер в «Хэрродс», но Рим вплотную приблизилась к нему, потратив с карточки всего на 2 тысячи меньше во время послеобеденной прогулки по Бонд-стрит. Подобно Мелинде Маркос, она неравнодушна к туфлям и покупает их у Джимми Чу и Маноло Бланика.