— Я не верю ни единому слову, — говорит Джуд. Похоже, ее неприязнь к Генри усиливается после каждого нашего разговора о нем. — Он что-то задумал. Наверное, тайно выведал, что Эдит, скорее всего, унаследует деньги тети Доротеи. Причем после смерти сестры ей достанется больше.
11
Я сижу в доме на Альма-сквер и смотрю на связку писем, которые мне прислал Дэвид Крофт-Джонс. Адрес на сопроводительном письме, где он благодарит меня за ужин в Парламенте, указывает на квартиру с выходом в сад недалеко отсюда, на Мейда Вейл. Я почему-то думал, что он живет в Вестминстере. Джуд не удивилась, поскольку выяснила это, пока я ходил голосовать; теперь она пьет кофе с Джорджи на Лаудердейл-роуд. Она пошла пешком, услышала от кого-то или прочла в газете о пользе пеших прогулок, и теперь они прочно вошли в ее новый, полезный для здоровья режим.
Мы очень счастливы. Как во время медового месяца. Такого не было уже года четыре. Я должен быть благодарен и не забивать себе голову размышлениями. Я действительно благодарен, но… все трудности в нашей семейной жизни, все размолвки и все недоговоренности были связаны со страстным желанием Джуд иметь ребенка. Конечно, я упрощаю. Это правда, но не вся. Попробую перефразировать. Причина всех наших трудностей — моя неспособность примириться со страстным желанием Джуд иметь ребенка. Я полагаю, что если двое любят друг друга, живут вместе и вступают в брак, то они обязаны продолжать любить друг друга и в несчастье. Трудности должны укреплять их чувства — в горе и в радости, в богатстве и бедности, как говорят вам на церемонии бракосочетания. Но у нас так не получается. Неужели я хочу сказать, что могу быть счастлив, только когда все хорошо? Или мы можем быть счастливы, только когда у нее все хорошо? Истина, в которой мне стыдно признаться даже себе, состоит в том, что я думаю: Джуд должно быть достаточно одного меня, точно так же, как мне достаточно ее.
Сегодня пятый день обсуждения в комитетах законопроекта о Палате лордов, и мы, вероятно, задержимся, причем еще дольше, чем во вторник, но я не пойду в Парламент, пока Джуд не вернется от Джорджи и мы не пообедаем вместе. А пока я почитаю, по всей видимости, интересные письма, присланные мне Дэвидом. Их написали Веронике ее двоюродные сестры из семьи Крэддок, Патриция и Диана, дети второй дочери Генри, Мэри. Теперь у меня есть огромное количество писем, полученных Вероникой от матери, Элизабет Киркфорд, от ее тетки Мэри Крэддок и этих двух кузин. Это наталкивает меня на размышления, почему среди них нет ни одного письма от сестры Вероники, Ванессы. Может, женщины жили так близко друг от друга, что переписываться не было необходимости, или Ванесса пошла в бабушку и вообще не писала писем? Выбросить их Вероника не могла. Похоже, она собирала все, что приходило ей по почте. Конечно, наличие или отсутствие этих писем не имеет никакого отношения к жизни Генри, я в этом уверен. Просто когда при работе над биографией изучаешь материалы, появляется множество странных маленьких вопросов, и возникает желание — если вы похожи на меня — найти на них ответы, даже если они лишь отвлекают от главного.
В конверт Дэвид также вложил свой последний вариант генеалогического древа и две фотографии. На обратной стороне снимков аккуратным почерком государственного служащего написаны пояснения. На одном Патрисия Агню с дочерью Кэролайн, а на другом ее сестра Диана Белл с мужем и двумя маленькими дочерями, Люси и Дженнифер, которые родились в шестидесятых. Возможно, это просто неудачная фотография, но у Патрисии грубое лицо с тяжелым подбородком, а дочь у нее обыкновенная, больше похожая на мальчика, чем на девочку. В семье Белл все красивые, хотя и не похожие на Нантеров, а у маленьких девочек очень светлые волосы. Эти люди приходятся мне двоюродными родственниками, однако они далеки не только от меня, но и от Генри, и поэтому не представляют интереса; тут нет загадки, требующей разрешения. Ни один из внуков Генри не родился при его жизни — следствие его позднего брака. О людях на фотографиях можно сказать лишь одно: они выглядят здоровыми и, по всей видимости, благополучными. В письмах нет ничего неожиданного, хотя одно из них, от Патрисии Агню, кажется немного странным. Нужно будет спросить Дэвида.