— Понимаете, не с мольбертом, палитрой и всяким таким. У нее была коробка с набором красок. Она, Вероника, отказалась позировать перед бабушкой и закатила скандал. Эдит рассмеялась и попросила, чтобы ребенка оставили в покое, но мать Вероники рассердилась. Иногда Эдит рассказывала о Генри, причем всегда называла его «твой дорогой дедушка». Ее мать, Элизабет, не вспоминала о нем как о тиране, и Вероника не представляет, что имела в виду Мэри, предположив, от этого его удержало лишь вмешательство Эдит. Элизабет рассказывала, что отец проводил с дочерями больше времени, чем было принято для главы семейства в викторианскую эпоху, и часто развлекал их разными историями. Одна из них повествовала о путешествии капельки крови по человеческому телу и о препятствиях, которые ей приходится преодолевать по пути от сердца и обратно.
От этой истории меня начинает подташнивать. Тем не менее я пытаюсь выяснить подробности. Естественно, Вероника не помнит. Мать пыталась пересказывать эту историю, но не могла сделать ее такой же увлекательной, как у Генри: не могла оживить капельку крови и снабдить ее индивидуальностью, не знала анатомии. Все это мне очень интересно, поскольку заставляет взглянуть на Генри несколько под другим углом. Я не подозревал, что у него могла возникнуть потребность в общении с детьми.
По дороге домой мне в голову вдруг приходит одна мысль. Вероника ни разу не упомянула о своей старшей сестре Ванессе. Может, они не ладили? Я снова смотрю на составленную Дэвидом родословную и вижу запись о том, что Ванесса вышла замуж в 1945-м, на год раньше Вероники, но ни имени мужа, ни сведений о детях там нет. У нас Дэвидом три троюродных сестры со стороны Нантеров, все примерно моего возраста: дочь Патрисии, Кэролайн, а также Люси и Дженнифер, дочери Дианы, сестры Патрисии. А если у Ванессы были дети, то старше. Интересно, до какого колена следует включать потомков в биографию человека? Думаю, что всех, и поэтому мне нужно выяснить, чем занимались эти люди и с кем состояли в браке, если состояли. Последнее, вне всякого сомнения, будет следующим этапом в генеалогии Дэвида.
По случайному совпадению — это можно объяснить только совпадением — я узнаю об одном из этих родственников на третий день после возобновления работы Парламента. Сессия открывается в понедельник, 11 октября, а во вторник я встречаю Лахлана Гамильтона, который сидит в гостевой комнате пэров; рядом с ним на стуле кипа книг и документов, а его столик единственный, за которым есть свободное место. Он приветствует меня печальным кивком и освобождает стул, перекладывая стопку бумаг на пол. В комнате не протолкнуться, как всегда в эти дни — все ошиваются в баре. «Последние дни английского владычества», как выразился Лахлан.
— Не понимаю, зачем они приходят, — говорит он. — Это чистый мазохизм.
— Надеются, что в последнюю минуту случится чудо, — предполагаю я. — Кстати, а вы зачем приходите?
— Я мазохист.
— А я — нет. Мне просто интересно.
Лахлан молчит и криво улыбается, что с ним случается редко. Я спрашиваю, почему он не пьет, и в ответ на пожатие плечами заказываю ему виски, а себе — пиво. Напитки долго не приносят, а когда, наконец, появляется Эвелина, вид у нее усталый, но вежливость ей не изменяет. Лахлан приподнимает стакан на пару дюймов, кивает — это у него заменяет тост — и говорит, что вчера встретил моего кузена. В Вермонте. Мне почему-то казалось, что Лахлан не покидает пределы Соединенного Королевства, и поэтому для меня еще более странно прозвучали его слова, что они с женой ездили полюбоваться красками осени.
— И кто этот кузен?
— Парень по фамилии Корри. Доктор Корри. Доктор философии и врач.
— Никогда о нем не слышал.
— А он слышал о вас. Или, скорее, знает, что у него есть родственник из числа лордов. Мне он сказал только потому, что я тоже лорд. Нас познакомил мой друг. На вечеринке в кампусе, как они его называют, — осмелюсь предположить, вы знаете, что это такое. Мой друг нас представил: «Это доктор Корри. Джон, это лорд Гамильтон», а тот парень, Корри, сказал: «У меня есть кузен лорд. Может, вы знакомы. Его фамилия Нантер».
Я спрашиваю, американец ли он, этот кузен, и Лахлан отвечает, что наверное, — он там родился, его мать вышла за американского солдата. Похоже, Корри еще не исполнилось пятидесяти. Степень нашего родства он не знает, то ли троюродные, то ли четвероюродные братья. Мне это ничего не говорит — насколько я знаю, со стороны Нантеров у меня нет таких родственников, и я предполагаю, что Корри состоит в родстве с моей матерью.