Облокотившись на витые чугунные перила, Алена без всякого выражения уставилась в реку.
… Нелегкая это доля, – родиться Лебедем в утиной семье.
Ты лебедь, у тебя крылья, шея дугой. Тебе же летать охота. А родители-утки твердят:
– Не мни о себе!
– Думай, как ты будешь класть яйца и питаться слизнями!
– Не надо всего вот этого и помаду с клюва сотри!
– Иди, навоз перерой, человеком станешь!
Тут все иначе, чем кармой, не назовешь.
Родители тоже ведь о чем-то мечтали, когда Алена появилась на свет. Надеялись на нормальную, низкожопую утку. Чтоб банки закатывала, на дачу ездила, закончила институт. Вышла бы замуж за какого-нибудь Утя, отложила яйца и не отсвечивала.
Так долго ждали ребенка, молились и… домолились! За что им на старости лет эта Леб… леблядя… лебедушка? Идет, понимаешь ли, шею выгнула. Клювом червлена, бровьми союзна, сиськи впереди тела сами идут.
Без лифчика, знамо дело. Лифчик ей, видишь ли, плечи натирает. Еще бы с такими вот штуками и не натирал!
– Прикройся!
– Нет! Мне же больно!
– Ах, ты шалава! Малолетняя подрастающая блядь!
О том, что дочь у них блядь, уже каждой старой Курице на лавочке ясно. Они только лишь о ней одной и кудахчут. Позор на весь Птичий двор. А она еще где-то умудрилась, подзаработала. Купила себе помаду и каблуки.
Родители крыльями машут, лупят гадину, почем зря. Вопят, чтоб призналась: откуда у нее деньги! И ни за что не верят, что она стихи для дня рождения сочиняла и продавала. По объявлению! Знают они, что там за объявления и что за стихи.
С каких это пор проституцию называют стихами? А, ну к гинекологу, низкая, малолетняя Блядь!
Что? Девственница? Ах, же ты тварь такая! Ты это делаешь своим ртом?
В общем родители, как могли, старались. Косметику выбрасывали, каблуки перепродавали. Лупили дочь по чем зря, обнаружив под подушкой «Эммануэль», а на морде очередную помаду. Даже половой тряпкой однажды смыли…
Теперь, много лет спустя, Алена их уже не винила. Понимала: Лебедь в утиные стандарты не впишется. Вообще, никак. У ее матери была в голове программа: адский труд на убой, потом пенсия, а там – почить в яблоках.
Или, экзотически – по-пекински.
Папаше-Утю, наверное, было еще сложнее и горше: ему такие Лебляди не дали бы, даже в самых смелых мечтах. А тут вот, собственная, родная… Расти ее, корми, одевай. А она чуть что – на крыло и улетит к другому.
В сказке все закончилось хорошо: Лебедь улетел с лебедями. А вот Алена летать уже не смогла. После школы сразу же пошла в медучилище, и родители с облегчением захлопнули за ней дверь.
Связаться с ними, Алена попыталась лишь раз. Когда, уже стриптизершей, узнав от знакомых о смерти матери, позвонила отцу.
И уже от него узнала, что не было у них собственных детей. Что Алену оставила в роддоме какая-то малолетняя потаскушка, а они пожалели. И о своем поступке, потом, жалели всю свою жизнь.
Он знает, кем она стала и, представляя себе, как их приемная дочь пойдет по рукам, а затем сопьется, отец заранее умывает руки.
– Ты мне не дочь, Алена. Я не хочу тебя больше знать!
Она не пошла по рукам, не спилась, не скоксилась, даже квартиру купила… В прошлом году ее отыскал отец. Мол, пенсия маленькая, здоровье подводит… а они с матерью «растили-кормили» ее аж шестнадцать лет!
Алена молча пошла с ним в банк, сняла со счета все, что там было – три или четыре тысячи долларов, затем отдала отцу… дяде Коле и объявила:
– Все, мы в расчете. Я не хочу тебя больше знать.
Когда мужик не смог набить холодильник
Квартира была пустой и ужасающе голой.
Не обладая даже зачатками навыков по созданию уюта, Алена приобрела лишь самые необходимые вещи. Маленький холодильник, диван-кровать, кухонный стол, который шел в комплекте с четырьмя стульями, гладильную доску, утюг и кронштейн для одежды.
Теперь одна комната была похожа на раздевалку, а вторая пугала своей гулкой тишиной. Алена, отвыкшая за эти годы от тишины, вышла из ванной и пробежав до дивана, накрылась одеялом чуть ли не с головой.
Напряжение, скопившееся в ней за день, внезапно отыскало выход в слезах. Она отвыкла от этой жизни. Отвыкла общаться с кем-то при свете дня. Отвыкла работать, как нормальная женщина. Отвыкла от самих этих нормальных женщин…
Господи, как она оказалась здесь?
Вся телекомпания, конечно же, была в курсе, кто к ним придет. Старинные знакомые ждали; с испугом и любопытством. Когда Алена вошла, их ожидание, казалось, звенело в воздухе. Она напряглась, ощутив его и не понимая, что должна сделать. На горьком опыте зная, какое впечатление производит, она оделась как можно скромнее. Разочарованно выдохнув, мужчины разошлись по своим кабинетам. Их было, к слову, четыре. Директора, ответственного продюсера, гримерка и огромная комната с круглым столом в центре и узкими, похожими на школьные парты, вдоль стен.