Все изменилось теперь, когда в сети генерала незаметно для самого себя заплыл этот слизняк Жомов, который не мог не иметь на Зельдина компромата, так как по своей замполитовской привычке собирал его на всех, с кем был знаком, и аккуратным, почти каллиграфическим почерком записывал в тетради в коленкоровых обложках.
Въехав на территорию войсковой части, расположенной в подмосковном лесу подальше от посторонних глаз, – наверное, поэтому на воротах все еще красовались пятиконечные звезды, а не двуглавый орел, – «мерседес» проехал во внутренний двор, где остановился возле небольшого, сложенного из желтого кирпича коттеджа. Кольцов немедленно отправился спать, приказав адъютанту разбудить его сразу, как только привезут Жомова. Уже лежа в кровати, он дал еще несколько распоряжений, попросил выключить свет и, повернувшись на левый бок, – он терпеть не мог спать на правом или на спине, – мгновенно заснул, дыша перегаром от почти в одиночку выпитого литра французского коньяка.
Кольцову недавно исполнилось сорок восемь, и сон его был неспокоен. Раза три он просыпался и, нащупав босыми, с синеватыми венами, ногами тапочки, почти не открывая глаз, топал в туалет. Возраст постепенно брал свое, а пить бесполезную дрянь, рекламируемую по телеку, он не собирался. Заснуть сразу теперь не удавалось. Алкоголь, дающий эйфорию в первые часы, к утру действовал как безжалостный коллектор, собирающий проценты на проценты с давно выплаченного кредита. Мысли его вертелись вокруг дочери. Наташа родилась поздно, почти на десятый год их с женой совместной жизни, и была сложным ребенком. С пяти лет они отдали ее в балетную школу. Жена, в прошлом неплохая фигуристка, выступавшая за рижское «Динамо», категорически отвергла возможность пойти по ее стопам, вспоминая сине-лиловые синяки у себя на пятой точке. Была, правда, еще секция синхронного плавания, но, побоявшись постоянных простуд, остановились на балете. Несмотря на титанические усилия, балерина из нее не вышла, и Кольцов винил в этом себя со своей сутулой фигурой и непропорционально длинными руками. Слава богу, руки у Наташи были нормальной длины и о сутулости не могло быть и речи, но даже в восемнадцать лет она была абсолютно плоская и худая и, в довершение ко всему, по какому-то генетическому капризу, сантиметров на пять выше своего отца. В этом году, окончив школу с золотой медалью, она без труда поступила в иняз имени Мориса Тереза. Платой за отличное знание языков были очки, которых она очень стеснялась и надевала только в случае крайней необходимости.
Его беспокоила ее замкнутость и отсутствие подруг. Кольцов не был альтруистом и умел извлекать из своего положения необходимые дивиденды. В офшорных компаниях Кипра и Багамских островов, номерных счетах в Андорре и Сан-Марино, в банках Цюриха и Берна у него хранились различные суммы денег, часть из которых принадлежала лично ему, а часть тем, с кем он работал на долях. Таким образом, его дочь была завидной невестой, и именно это его и беспокоило. Зная характер женщин, их ветреность, влюбчивость в смазливых болтунов, все это, помноженное на ослиное упрямство и склонность следовать прописным истинам, не подвергая их критическому и всестороннему анализу, он серьезно опасался увидеть своим зятем какого-нибудь гоголевского Хлестакова, называющего его папенькой и почти открыто волочащегося за каждой более или менее симпатичной юбкой. «Что за комиссия, создатель…» – повторил он про себя слова известного Фамусова и, с головой укрывшись одеялом, попробовал отвлечься от тревожных дум и поспать еще пару часов.
Следующее утро после трехдневного снегопада выдалось солнечным и по-январски морозным. В части были расквартированы два батальона спецназа, состоящих только из офицеров и сверхсрочников, и рота обеспечения. Из окна генеральского коттеджа был виден сверкающий черным вымерзшим асфальтом плац, и дальше, ближе к лесу, длинная цепочка бойцов в белых маскировочных комбинезонах с короткими автоматами наперевес, уходящая на лыжную подготовку. Кольцов зажмурился от яркого солнца, отражающегося от белоснежного снега, и вернул занавеску на прежнее место. В комнате снова наступил полумрак. Не сходя с места, он зацепил мизинцем браслет платиновых часов «Дайтона» с черным циферблатом. Дорогие побрякушки были его слабостью, стрелки сейчас находились в том положении, в котором обычно выставляют часы на витрине: десять часов десять минут. После контрастного душа он почувствовал себя бодрее и, покопавшись в шкафу, выбрал свежую рубашку и галстук, потом быстрым движением руки пробежался по вешалкам с наглаженными костюмами и остановился на темно-синем в крупную вертикальную полоску. В гостиной на столе стоял кофейник, стопка бутербродов и сковородка с только что пожаренной глазуньей. Женщина лет сорока, вольнонаемная из ближайшего поселка, вежливо поздоровавшись, продолжила раскладывать недостающие приборы.