— Да уж. — Коннор посмотрел направо, налево и сделал вид, что сам раздосадован своим выбором. — Но ни одного недружественного лица не вижу.
— Не беспокойся, они есть. — Аллам положил руки на стол. Он был человек дела, и его пристально-ироничный взгляд давал понять, что теперь пора поговорить серьезно.
Коннор наклонил голову поближе к собеседнику:
— Стало быть, Эмма устроила вам тут по полной программе?
— Можно сказать и так.
Коннор в свою очередь изложил несколько откорректированную версию событий, разыгравшихся в Швейцарских Альпах пять месяцев назад.
— Так что же, ты сейчас услышал о ней в первый раз? — удивился Аллам.
— Мы только приглядывали за ее мужем, надеясь, что этот малый сможет на нее вывести, однако тот все время «спасал несчастных» в дебрях Африки. Во всяком случае, делал это еще пять дней назад. Ну прямо второй Альберт Швейцер, не хватает только Нобелевской премии.
— Так ты говоришь, вы понятия не имели о том, чем она занималась все это время? — переспросил Аллам.
— Ну, не совсем, — неохотно ответил Коннор.
Аллам сразу же ухватился за это полупризнание собеседника:
— Ах вот как?
— Ну, как я уже сказал, мы присматривали за ее мужем. Несколько месяцев назад он позвонил по одному из ее старых телефонных номеров. Умирал от любви. Хотел ее увидеть. — Коннор пожал плечами. — Непрофессионал. Что с него взять? Как бы там ни было, мы проследили этот звонок, поняли, что его красотка в Риме, и в рекордно короткий срок послали кое-кого по ее душу. Но девчонка оказалась не промах. Один из наших остался там навсегда. С тех пор она как в воду канула.
— И всплыла только сейчас?
Коннор поморщился:
— Ага, только сейчас.
— И как это вы позволили ей отбиться от рук и полностью выйти из-под контроля? — потребовал объяснения Аллам, повысив голос. — Это попахивает безответственностью.
— Я же и говорю: она взбрыкнула и пустилась во все тяжкие. То, чем эта негодница теперь занимается, она делает на свой собственный страх и риск. Я не имею ни малейшего представления, на кого она сейчас работает.
— Кем бы ни были ее нынешние хозяева, они совершили покушение на Игоря Иванова, причем на моей территории. И ты еще имеешь нахальство просить нас о помощи! С моей точки зрения, вокруг этого теракта сплошь ваши отпечатки пальцев.
— Что? — вскинулся Коннор, покраснев от гнева и алкоголя. — Думаешь, это была наша операция? Ты что, с ума сошел?
— Посмотри на себя, Фрэнк. Ты сам себя не контролируешь. Ты так ослеплен желанием отыграться, что ставишь и себя, и свою организацию под удар. Ты рискуешь. Сперва прилетаешь в мою страну, не удосужившись мне сообщить, хотя это невежливо, затем выставляешь себя полным ослом, устраивая в больнице скандал Пруденс Медоуз, а прошлым вечером лезешь к этому бандюге Данко и пытаешься путем шантажа заставить сделать для тебя грязную работенку. Знаешь, уже к рассвету слух об этом разнесся по всему городу. Так не годится. При том, как ты сейчас действуешь, я бы на тебя не поставил. Думаю, теперь самое время официально разорвать отношения между нашими двумя организациями. Тем более что, насколько я слышал, дни «Дивизии» все равно сочтены.
Моргая изо всех сил, Коннор попытался найти подходящие слова:
— Говоришь, ты не станешь нам помогать?
— Ну вот, наконец ты научился, как я посмотрю, говорить по-английски.
Коннор швырнул на пол салфетку и резко встал, опрокинув стул на пол.
— Так и знал, что нечего просить друзей об одолжении! — проревел он, тыча пальцем Алламу в лицо для пущей убедительности. — Гребаные англичашки! Да ты сам не сумеешь поймать даже клеща, когда тот залезет к тебе в задницу!
— Ну и катись отсюда, скатертью дорога! — выкрикнул Аллам.
Он оставался совершенно спокоен, пока разбушевавшийся Фрэнк Коннор покидал ресторан. Потребовалась вся сила воли, чтобы Аллам не поднялся со своего места, когда все присутствующие повернулись и уставились на него.
— Не беспокойся, Фрэнк, — пробормотал он себе под нос. — Недружественных лиц здесь хоть отбавляй. Ты их просто не заметил.
56
Это был самолет «Циррус-СР22», одномоторный поршневой самолет с шестью посадочными местами, развивающий максимальную скорость 342 километра в час при дальности полета 900 километров. Михаил Борзой, председатель и единоличный владелец компании «Русалюм», крупнейшего производителя алюминия, мажоритарный держатель акций шести коммерческих банков, принадлежащих к десятке самых крупных в стране, единственный публичный спонсор балетной труппы Мариинского театра (и частный спонсор трех ее ведущих танцовщиц), а также первый советник президента, заканчивал предполетную проверку. Питометр[13] в порядке. Закрылки работают превосходно. Уровень масла в двигателе даже выше положенного, а топливный бак заправлен по самую горловину.
— Можно лететь, — крикнул он второму пилоту, залез в кабину и, усевшись на левое сиденье, пристегнулся.
Потом развернул на коленях карту и ввел координаты полетного плана в авиационный навигатор фирмы «Гармин». Борзому исполнилось пятьдесят пять, он был среднего роста и не мог похвастаться идеальной фигурой. Когда-то давным-давно кто-то сказал, что телом он напоминает грушу, и эта его особенность сохранялась и по сей день. Но если внешне он действительно походил на грушу, то прочими свойствами он скорее напоминал грушевидное «тело» кактуса-опунции, усеянное колючками. Да, Михаила Борзого нельзя было назвать приятным человеком. Приятные люди не контролируют фирмы, являющиеся крупнейшими производителями алюминия в мире. Приятные люди не сколачивают состояние в двадцать миллиардов долларов, да еще после обвала цен на фондовых биржах. Приятные люди после нищего детства и юности не становятся опорой действующего президента и не претендуют в качестве одного из трех кандидатов на этот высокий пост. По крайней мере в России подобного не происходит. В России приятных людей топчут, грызут, разжевывают и выплевывают.
Борзой связался по радио с диспетчерами и получил добро на выезд на взлетную полосу. Он всегда мечтал стать военным летчиком. Еще мальчишкой он ходил на ежегодный майский парад на Красной площади и раскрыв рот смотрел, как эскадрильи «МиГов», «Ту» и «сушек» пролетают у него над головой. Он воображал, как сам мчится вверх, в стратосферу, а затем стремительно пикирует к земле.
Прежние мечты оборвались в десять лет, когда врач-окулист водрузил ему на нос очки в отвратительной роговой оправе. Что ж, если ему не суждено стать военным летчиком, он выберет нечто иное, почти столь же заманчивое. Он станет разведчиком.
Борзой подрулил к началу взлетной полосы и развернул самолет против ветра. План сегодняшнего полета предусматривал быстрый трехсоткилометровый бросок из московского аэропорта Шереметьево в Норильск,[14] где находился самый большой металлургический комбинат. Время полета должно было составить один час тридцать три минуты. Погода стояла ясная, видимость — десять километров. Прекрасный день для такого путешествия.
Борзой запустил двигатель, отжал тормоз, и самолет понесся по взлетно-посадочной полосе. Когда скорость превысила двести двадцать километров в час, он поднял самолет в воздух. Нос «цирруса» приподнялся, и малыш принялся набирать высоту, словно лист, попавший в быстро восходящий воздушный поток. Борзой улыбнулся, посмотрел на второго пилота и произнес:
— Похоже, этому чертенку до жути нравится летать!
Второй пилот не ответил.
Когда «циррус» поднялся на тысячу метров над землей, автоматически сработало взрывное устройство, содержащее пятьдесят граммов высококачественной пластиковой взрывчатки и заложенное рядом с топливным баком, в который входило более четырехсот пятидесяти литров высокооктанового авиационного бензина. Как отметил ранее Борзой, бак заправили доверху. Взрыв был ужасен. Еще секунду назад самолет набирал высоту со скоростью двести метров в минуту, и в следующий миг он превратился в адский огненный шар.
«Циррус» рухнул на землю.
Не спасся никто.
13
14
Так у автора. На самом деле Норильск находится на расстоянии 2870 км от Москвы по прямой.