— Одна? — Платон взял с тарелки большую маслину и закинул в рот.
Официант не ответил, продолжая аккуратно расставлять тарелки на подносе.
— Любезнейший, прошу минуту вашего драгоценного внимания! — Платон щёлкнул пальцами и достал из кармана пятитысячную купюру.
Официант ловко сунул ее в карман жилета и охотно доложил:
— С крепким таким мужиком ушла, здоровым. По дороге обнимались.
— С тем гопником, что возле нее отирался? — в глубине души затеплилась надежда на отрицательный ответ.
Но официант быстро убил надежду:
— Ага! С гопником. Он ничего не ел, физиономию от всего воротил, только минералку хлестал. Я ему предложил устриц. Так у него морда красными пятнами пошла, явно блевануть потянуло, и он меня послал. Сказал: «Сбрызни, мелкий, в… устрицу! Гондурасам-лизунам такое будешь предлагать». Его, кстати, Димоном зовут. Слышал, как Адель его звала.
— Прямо так и сказала: Димон? — переспросил Платон.
Да что с ней? У нее, как у Горького, хождения в народ? Неужели она так изменилась? Его жена просто не могла произнести так имя Дима. Так говорят мужики и дешевые девицы вроде Ивлеевой.
— Да, так и сказала: Димон, душа моя, пойди-ка сюда.
Платон сжал зубы от бешенства. Когда он с ней познакомился, она еще была Клавой из крошечного городка. И всячески пыталась уйти от нищего детства и пролетарского происхождения. В богему рвалась. А теперь почувствовала себя московской барыней и завела себе Димона. Устала от сложных натур. Сейчас хочет гопника. Материально она больше не нуждается в поддержке. Хотя питекантроп явно не беден. Вряд ли Адель позарилась бы на нищеброда. Она считала, что настоящий мужик должен уметь зарабатывать деньги. Пару раз Платон замечал, с каким брезгливым презрением она смотрела на спившихся от безнадеги нищих художников, у которых Платон покупал работы. Ему было жаль этих людей. И он мягко делал жене замечание:
— Не осуждай их. Талант иногда бывает не благословением, а проклятием. Они просто не справились с реальностью. Не смогли распорядиться искрой божьей. Они не виноваты.
— Они виноваты в том, что не смогли быть мужиками.
— Какая связь? — не понимал Платон.
— А такая, — объясняла она. — Мужик должен зарабатывать. Все равно как. Не можешь продать свою мазню — иди на завод, а по ночам малюй картинки. А не обвиняй весь мир в том, что никто не понимает твою нежную натуру.
— Какая ты жестокая и бескомпромиссная, — улыбался Патон, прижимая ее к себе. — Ты мой жестокий, но безумно красивый критик! Что ты понимаешь в мужских характерах?
— А что ты понимаешь в колбасных обрезках, избалованный московский мальчик? — якобы шутя парировала она.
Перед глазами встала картинка, как этот пещерный человек лапает его утонченную Адель, гнусно ухмыляясь. Он-то точно понимал в колбасных обрезках. Без сомнения!
В голове полыхнуло. Руки зачесались от острого желания разнести весь ресторан. Как гопник. А что? Если Адели это нравится, то, возможно, ему, Платону стоит сменить имидж? Мир — хижинам, война — дворцам? В глубине души Адель осталась Клавой. Платон взялся за спинку стула, задумчиво подвинул его, борясь с желанием запустить в витрину, но тут же оставил эту затею. У него все равно не получится так, как у Димона. Генетику не обмануть.
— Телефон дай, — приказал Платон официанту.
Парень с готовностью протянул ему дешёвенький «Самсунг». Платон набрал своей номер.
— Абонент находится вне зоны доступа. — любезно сообщил приятный женский голос.
— Черт! Без телефона, как без рук! — скривился Платон, возвращая официанту «Самсунг».
Надя
Утром в ванной я долго терла лицо кусочком льда, пытаясь снять припухлость с заплаканных глаз. Не получилось. Пряча лицо, я быстро приготовила завтрак. Могла бы и не стараться. Дима на меня даже не взглянул.
— С добрым! — он вышел на кухню распаренный после горячего душа, в одной майке.
На мощных плечах сверкали капельки воды. И я представила, как его любовница обнимает эти крепкие плечи, на которые так хочет опереться. Из глаз едва не хлынули слезы. Пришлось закусить губу.
Дима ел охотно, забрасывая в рот большие куски яичницы. Неужели эта каланча его так умотала, что у него до сих пор волчий аппетит? И это после котлет и картошки на ночь? Стерва ненасытная!
Я с трудом заставила себя выпить глоток кофе. Сережа вяло ковырял яичницу, глядя в планшет.
— Ну хватит! За едой нужно есть, а не пялиться в эту ерунду, — Дима решительно отобрал у сына планшет. — А то так и останешься задохликом. Чё ты вилкой ковыряешь, как девка на смотринах? Отрежь кусок, забрось в клюв, разжуй. И силы появятся.