Незадолго до этого друзья выпили по кружке пива и потому были слегка под кайфом. Увидев новую девушку, Али схватился за сердце и застонал. На удивленный взгляд девушки Виталик ответил:
– Видишь, милая, что с ним сделала твоя красота. Он ранен в самое сердце.
АЛИ добавил:
– Ахчи ее кес сиранум, цавоттанем[11].
Девушка, едва сдерживая улыбку, ускорила шаг. Виталик, поглядев ей в след, неуверенно сказал.
– Слушай, кажется, эта та самая чувиха, которую Виталик клеит.
– Джульетта?
– Да.
Али одобрительно промычал, затем произнес:
– Ничего. Мне как раз такие нравятся. Может, у нее сестра есть?
– Насчет сестры не знаю, – насмешливо сказал Виталик, – но брат точно есть, не хочешь за братом приударить, а?
– А он что, педик?
– Откуда я знаю?
– А что болтаешь?
– Да просто пошутил, шутка юмора, ферштейн?
– Нет, после последней помывки в городской бане в ту субботу – нихт форштевень.
– Кто же тебя обидел в бане, сынок? – пробасил Виталик.
– Кто, кто – педики, кто же еще, помыться не дали, козлы! Только шайку в руки возьмешь – какая-нибудь сука подкатывает: «Намыль спинку, сынок». Вроде неудобно дяде отказать: начинаешь намыливать, а он, гад, начинает за конец тебя хватать, еле отбился.
Едва удерживаясь от смеха, Виталик сказал:
– Ну что же ты, Али? Уважил бы дядю, ты же комсомолец.
– А при чем здесь комсомол? – удивился Али.
– Комсомолец должен уважать старших, – назидательно сказал Виталик.
– Ара, пошел ты, – рассвирепел Али, – сам иди, своего дядю уважь.
– Но-но, – взвился Виталик, – я твоих родственников не трогаю.
Ссора нарастала, еще немного – и друзья сошлись бы в боевом клинче, но тут мимо прошел милиционер, и напряжение спало. Некоторое время стояли молча, затем Али при виде двух девушек, идущих мимо них, запел гнусавым голосом:
Девушки прыснули и ускорили шаг.
– О-о, – оживился, толкая локтем приятеля, Виталик, – Меджнун, кажется, ты имеешь успех. Твоя девичья фамилия не Омар Шариф?
– Нет, – сказал довольный Али, – моя фамилия Ален Делон, мистер Дарнагюль. Прошу любить и жаловать.
Друзья снялись с места и пошли за девушками. Через несколько метров они поравнялись с небольшим стеклянным кафе, из которого шел одуряющий запах жарившихся шашлыков. Али тяжело вздохнул и сказал:
– Когда-нибудь на этом месте я упаду в обморок.
– Ты что, голодный?
– Я постоянно голодный.
– Но ты же всегда съедаешь порцию каши Ислама!
– Мне таких порций надо десять, к тому же запах бараньего шашлыка даже сытого человека может свести с ума.
– Старик, я вообще не понимаю, как ты можешь думать о еде, когда мы идем за девицами.
– Хорошо тебе говорить, ты у дяди шашлык каждую неделю лопаешь, а я раз в полгода, когда на каникулы езжу домой.
– Попрошу без зависти.
– Мог бы и меня к дяде сводить.
– Я сам неловкость испытываю, когда к нему езжу, а ты хочешь, чтобы я тебя еще притащил.
– А что же ездишь, раз неловко?
– Голод, брат, не тетка.
– Это верно, в твоем случае, голод – дядька.
– Али, твоя какая, справа или слева? – спросил Виталик, желая сменить тему.
– Справа.
– Али, ты кем будешь работать, когда училище закончишь, штукатуром?
– Это еще почему?
– Ну, ты же на штукатура учишься.
– Штукатуром я не буду – между нами говоря, отец меня сюда отправил, чтобы от лишнего рта избавиться – здесь и кормят, и одевают целых три года. Выгодно.
– Я знаю, кем ты будешь.
– Кем?
– Обрезание будешь детям делать, ты же лезгин.
– Ну и что?
– Этим только лезгины занимаются.
– Ладно, не возражаю, только я с тебя начну, прямо сейчас.
– Опоздал. Я уже мусульманин.
– Как это, у тебя же мама русская, почему она допустила?
Из любви к папе, а он у меня азербайджанец. Правда, когда мы с мамой ездили к бабушке в деревню, на Урал, меня там окрестили в церкви, но папа об этом не знает – мама просила не говорить. А ты знаешь, какая у них любовь была! Я тебе не рассказывал? Они познакомились, когда папа в армии служил. Он сделал ей предложение и поехал на дембель, чтобы родителей подготовить. А ему запретили на ней жениться, потому что она была христианка. Папа сообщил об этом маме – то есть тогда она еще не была мамой – и стал думать, что делать дальше. Пока он думал, мама выучила родной язык отца и написала письмо его родителям на азербайджанском – и этим сразила их наповал, они разрешили.
– Класс, – сказал Али. – Это круче, чем Шекспир. Так ты кто все-таки, мусульманин или христианин?
– Мне до лампочки, я человек. Может, в кино девушек пригласим?
– А у тебя деньги есть?
– Нет, но они все равно откажутся.
Джульетта узнала нелепую фигуру Виталия издали, несмотря на стремительные сумерки. Нелепую потому, что он был худ до безобразия.
– Почему ты такой худой, – спросила она на второй или третий день знакомства, – как будто из концлагеря сбежал? Вас так плохо кормят в училище?
– Нас кормят нормально, не хуже, чем в других местах; дело не в еде, конституция такая.
– СССР или Азербайджана?
Девушка оказалась с юмором, но, взглянув ей в лицо, Виталик сообразил, что она не шутит.
– Да нет же, – озадаченно произнес он, – моя собственная.
– У тебя что же, своя собственная конституция есть? – насмешливо спросила Джульетта.
– Да.
– Ну, молодец. Далеко пойдешь.
Поравнявшись с парнем, Джульетта сдвинула брови и едва кивнула на приветствие, хотя ей было приятно, что он ждет ее каждый день. Держась немного поодаль, Виталик пошел за девушкой.
– Что ты здесь каждый день торчишь, прохода не даешь?
– Не даю, – согласился Виталик.
– Выходной бы себе устроил, что ли.
– Я без выходных работаю, – гордо ответил Виталик.
– Так это для тебя работа? – Да, тяжелая и опасная.
– Почему это она опасная?
– Ну, во-первых, я могу погибнуть из-за твоих прекрасных глаз…
– Неужели?
– Да.
– А во-вторых?
– Во-вторых, твой брат обещал мне ноги переломать, если я еще раз за тобой пойду.
При этих словах Виталик стал ковылять и припадать на обе ноги, как колченогий. Девушка засмеялась:
– Испугался?
– Еще чего! Я ничего не боюсь!
– Ты что, с ним разговаривал?
– Черемисин сказал – он с твоим братом дружит, маленький такой.
– Знаю, видела.
– Давай постоим немного, – сказал Виталик, когда они подошли к ее дому.
– Это еще зачем? Кто-нибудь увидит еще.
– Поговорим немного. Я соскучился по тебе. Сейчас уже темно.
– Ну ладно, пять минут, – Джульетта остановилась в тени, отбрасываемой домом.
– Ну-у, о чем ты хотел поговорить?
– Я хотел сказать тебе… – Виталик замолчал и стал смотреть в сторону.
– Что? – с явным безразличием спросила Джульетта, она смотрела в другую сторону.
Виталик подобрался и подошел поближе: от Джульеты пахло смешанным запахом помады, пудры и пота. Виталик почувствовал головокружение и неожиданно для себя взял девушку за руку.
– Ты что, с ума сошел? – испугалась Джульетта. – Отпусти сейчас же!
– Извини, – утирая со лба испарину, произнес Виталик, – слабость вдруг накатила, чуть не упал.
– Слабость? – удивленно спросила девушка и заглянула ему в лицо.
Несмотря на вечерний сумрак, она различила синий цвет его глаз. Скуластое лицо пыталось изобразить улыбку. Джульетта вдруг почувствовала острую жалость к этому нелепому парню и неожиданно для себя приблизила свое лицо и дотронулась губами до его губ, но то, что произошло дальше, ввергло ее в смятение. Парень не отпустил ее губ, жадно приник к ним, разомкнув сжатый рот, дотронулся своим языком до ее десен. Это ощущение было острым и ошеломительным. Теперь она почувствовала слабость и вынуждена была схватиться за молодого человека, который, прижав ее к себе со всей силой, на которую был только способен, жадно целовал ее запрокинутое лицо.