– Расскажи мне о Ходаме, – попросил он.
– Ты знаешь все о Ходаме, – был ответ.
– Все равно расскажи, – настаивал он. – Когда то, что знаю я, соединится с тем, что знаешь ты, и когда это добавится к тому, что знаем мы, это будет, скорее всего, гораздо больше, чем то, что я знаю в настоящий момент. По-моему, это называется синергией, совместным поиском решения.
– Гештальт-психология, – поправила Чифуни. – Любое целое является не просто механической суммой его составляющих, а приобретает новое качество.
– Расскажи мне о целом Ходаме, – снова попросил он. – Кому, интересно, пришла в голову мысль сварить живьем этого симпатичного старичка? Похоже, правда, что он умер почти мгновенно, от обширного сердечного приступа, но я думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.
– Я думаю, что у нашей задачи имеется слишком много подходящих решений, – заметила Чифуни дипломатично. – Ходама прожил долгую, активную и весьма небезгрешную жизнь.
– Нашей задачи, – с удовольствием подчеркнул Адачи. – Это вдохновляет. Я так и думал, что статус наблюдателя подразумевает что-то в этом роде. “Кванчо” обычно не расположена даже отчасти переложить свой груз на чужие плечи…
Он ухмыльнулся.
– Обычная для спецслужб параноидально-депрессивная мания…
– Наша задача… – негромко повторила Чифуни.
– Ax! – сказал Адачи, смакуя новость. Про себя он решил пока воздержаться от того, чтобы развертывать дальнейшие перспективы, по крайней мере вслух. Вместо этого он вытянул вперед ногу и просунул ее между полусомкнутыми коленями Чифуни. Молодая женщина не сопротивлялась, хотя на щеках ее выступил легкий румянец.
– Ходама, – повторил Адачи. – Хотя бы вкратце, для начала.
Чифуни превосходно владела разнообразными боевыми искусствами и смежными с ними науками. Все они дисциплинировали ум, приучая сосредоточиваться на сути, какими бы ни были внешние обстоятельства. Заговорив о Ходаме, Чифуни призвала на помощь всю свою весьма серьезную подготовку.
– Касуо Ходама родился в Токио в начале этого столетия в семье государственного служащего. Большую часть своей юности он провел в Корее, где его отец служил чиновником в японских оккупационных властях. Таким образом, с самого начала Ходама обзавелся большим количеством связей среди военных и правительственных чиновников. Именно эти связи он потом неоднократно использовал в своей дальнейшей жизни.
Оккупация Кореи была отнюдь не самой славной страницей в истории Японии. В 1910 году Япония аннексировала Корейский полуостров, и эта страна на долгих тридцать шесть лет превратилась в колонию деспотичного и жестокого японского милитаристского режима.
Будучи в Корее, Ходама активно сотрудничал с властями, специализируясь на подавлении очагов сопротивления. В основном он действовал скрытно, через подставных лиц, нанимая или организуя банды головорезов, которые избивали или физически ликвидировали корейцев-патриотов, выступающих за независимость своей страны. Колониальная администрация, таким образом, получала возможность сделать вид, будто официальные власти непричастны к репрессиям.
В Японию Ходама вернулся в 1920 году. Весь мир в это время был на грани кризиса; в Японии, в частности, набирало силу противостояние между демократическим правительством и ультраправыми, которых активно поддерживали военные. Поскольку умеренные оказались неспособны сделать ничего, чтобы накормить народ, едва ли можно считать удивительным, что правые одержали скорую и уверенную победу. То же самое происходило повсюду: в Германии, Италии, Португалии и Испании. Пустая чашка для риса не располагает к демократии.
– Это была эпоха тайных обществ и политических убийств, – вставил Адачи. – Тогда было убито несколько министров, придерживавшихся умеренных взглядов. Не имел ли Ходама к этому какого-либо отношения?
– Слухи утверждают, что имел, – ответила Чифуни. – Но мы не знаем наверняка, участвовал ли он в каком-нибудь из убийств непосредственно. Как бы там ни было, в 1934 году, когда умеренно-либеральное правительство все еще было у власти, Ходама отправился в тюрьму за подготовку убийства тогдашнего премьер-министра, адмирала Саито. В тюрьме он пробыл больше трех лет, однако, как только к власти пришли экстремисты, его немедленно выпустили. И конечно, имея за плечами такое обвинение, он пришелся новому режиму весьма ко двору. Его репутация среди националистов и правых была безупречной. Бесчисленное количество новых и старых связей в правительстве и среди военных, а также авторитет в нескольких тайных обществах, в которых он некогда состоял, сделали его лицом еще более влиятельным. Начиная с того времени, Ходама участвовал или был замешан буквально во всем, однако он действовал с предельной осторожностью и всегда оставался за кулисами событий. Куромаку – вот кем он стал!
“Куромаку”, – подумал Адачи. Это слово даже звучало зловеще. В японской действительности подобные персонажи были явлением давним, почти что традиционным. Термин “куромаку” в дословном переводе означал “черная занавеска”, восходя к классическому театру Кабуки, в котором скрытый за непрозрачной ширмой актер управлял сценическим действием марионеток, дергая за ниточки. У этого слова было немало синонимов в других языках: “крестный отец”, “кучер”, “повелитель марионеток”, и все же куромаку был большим, чем то, что означали все эти слова. Под куромаку подразумевалось лицо, обладающее совершенно фантастическим могуществом, а в последнее время это слово стало еще и синонимом связей мафии и политики на самом высоком уровне. И все же в первую очередь это слово означало безграничную власть.
– Замешан буквально во всем?… – переспросил Адачи. Глаза его были закрыты, а большой палец ноги гладил и мял влажное и нежное лоно Чифуни. Ощущение было необычным и приятным, и в голове Адачи слегка зашумело от обострившегося желания. Голос Чифуни действовал на него завораживающе.
– Во всем, – повторила Чифуни. Голос ее мягко вибрировал. Только боевое искусство айкидо, учившее жесткому самоконтролю, помогало женщине по-прежнему держать себя в руках.
– Он крутился как белка в колесе, представлял чьи-то интересы, путешествовал, торговался, выслеживал, создавал и уничтожал политических деятелей. У него были обширные коммерческие интересы. Вторую мировую войну он закончил в чине адмирала, хотя, по свидетельству очевидцев, почти ничего не знал о флоте, кроме, естественно, одного – как сделать на нем деньги. Зато именно он поддерживал и использовал в своих целях милитаристские устремления Тодзю и его людей.
– Ага… – сказал Адачи. Они как раз вступили в ту область, в которой архивные дела и досье “Кванчо” были гораздо полнее, чем его собственные. Полиция отнюдь не была иммунна к политическому нажиму, а военный период во многих отношениях был одним из самых любопытных. Власти предержащие чувствовали себя не очень уютно, пока в недрах полицейских архивов оставались подробные рапорты и донесения об их поведении во время войны.
– Незадолго до Пирл-Харбора, – продолжила Чифуни, – он вступил в контакт с военной разведкой Соединенных Штатов, снабжая их информацией о Китае. В этой области он мог оказать им неоценимую помощь. Дело в том, что перед началом войны интересы Японии и США во многом пересекались.
Адачи невольно присвистнул.
– А он был довольно энергичным парнем, этот Ходама! Он что, в самом деле стал американским шпионом?
– Мы не знаем, – покачала головой Чифуни. – Может быть, американцы так и думали, но они, скорее всего, ошибались. Я сомневаюсь, что Ходама действительно стал шпионом в том смысле, какой ты вкладываешь в эти слова. Безусловно, он уравновешивал эту свою деятельность тем, что финансировал операции “Кемпей Тай” – тайной полиции – в том же Китае.