Пока эти все лозунги не зазвучали с самых высоких трибун. Причем речь шла, если по сути, не то что о благополучии населения, а вовсе наоборот. Любым способом вернуть уравниловку, всех по баракам, и национализация. Ну, давно озвученное, Шариковское — «Отнять и поделить». И вправду, не работать же.
Тупые патриоты в который раз не поняли, что их разгонят свои же, а страна снова окажется в жопе.
То ли дело у немцев. Рухнув в небытие, Германия приняла простой концепт — работать и не пи@деть. Через сорок лет ФРГ будет одной из стран, определяющих мировую политику. И не последнюю роль в этом сыграет пресса и интеллектуалы. Которые, на дух не перенося капитализм, не трындели, а работали.
А Хофман, тем временем, передавал мне приветы от Джо с Айрин, от Бигота, и, вот уж удивил, от дона Гамбино. Рассказал, что Джо, узнав о произошедшем, пришел в возбуждение, и заявил что нужно бы вызвать парней из Эл Эй, чтобы предметно объяснить этим итальянцам суть революционной борьбы. Удалось Оттама отговорить, но, по-видимому, он все же позвонил в штаты.
Потому что потом Карлу позвонил Джейкоб Бигот, и поведал, что в Италию, в Турин, летит представитель дона Гамбино, с целью переговорить о проекте строительства в СССР автозавода. Биготу нравится этот инвестиционный проект.
Хм. Обсуждая с Джейкобом финансирование сделки Союз-ФРГ, я рассказал ему о предполагаемых конкурентах, и идущих переговорах с ФИАТом. Он тогда сказал, что этот вопрос тоже не стоит оставлять без внимания. И вернуться к нему после сделки с красными. Надо полагать — вернулся. Да с огоньком!
Карл, между тем, перешел к освещению немецких внутриполитических раскладов, в свете заключенного с русскими соглашения, и я его прервал. В смысле, мне-то какое дело?
— Ну да, политика, это не твое, Грин. — согласился Хофман.
— Ха, это все равно что сказать кому-то, что он недостаточный придурок!
— Вот не нужно этого, Питер. Тебя завтра отсюда отпустят, скажи, какие у вас планы?
— Сбегу я от вас.
— В Прованс?
— Нет, в Антарктиду!
— Кэт, ты любишь белых медведей?
— Ты хотел сказать пингвинов?
— Их нужно спасать. Останови Грина.
— Слушай, Кэт, как бы нам Карла успокоить?
— Убить и расчленить? — невинно предположила Катарина, потихоньку приходя в себя.
— Конечно нет! Но спасибо за свежую идею.
— Катарина, Питер! Я настаиваю, чтобы вы оставались в Мюнхене.
— Зачем?
— А просто подождать пока я освобожусь тебе зазорно? Утешайся тем, что с тобой хочет переговорить полиция и прокуратура. Точнее, прокурор Эрхард.
— И ты хочешь нас здесь задержать? Ты работаешь на полицию, Хофман, я все понял.
Но Карл шутку не поддержал. Объяснил, что прокурор Эрхард — серьезный человек. При нацистах лишился должности и преподавал юриспруденцию в Дрездене. У него училась половина нынешнего правительства ФРГ. Считается мудрым и честным юристом.
— Знаешь Хофман, всегда есть шанс принять старого мудака за мудрого старика. Сейчас не этот случай?
Хофман, к моему удивлению, ответил расплывчато. В том смысле, что ты, по всем раскладам, потерпевший. У него не может быть претензий. Но вообще-то, прокурор, в Германии, лицо процессуально независимое. И если захочет, будет преследовать кого угодно, невзирая. А этот Эрхард, гоняет министров с чиновниками как клопов.
Когда дверь за ним закрылась, Катарина деловито подвинула меня на этой огромной медицинской кровати, и улеглась рядом. Привычно закинула на меня руки — ноги, и уткнулась носом в шею.
Меня мутило, и ныла раненая рука. Поэтому я заявил, что это все тебе, Кэт, не поможет. Давай расстанемся? А то вокруг сплошная стрельба и шпионы.
Она устроилась поудобнее, и проронила про то, что ранения в голову рождают у некоторых странные мысли. Расстаться, сбежать… Я договорилась с полицейским, без меня он тебя отсюда не выпустит.
— Значит, ты мне не доверяешь?
— Нет. С тех пор, как нашла себя у тебя в постели в дикой глуши…
— Кэт, ну чего ты во мне нашла?
— Ты совсем не дружишь с головой, Питер.
— Ну знаешь ли… я всего лишь позволяю красоте мира играть на потаенных струнах моей души!
— Это одно и то же, Ши.
— Что, и совсем не злишься?