В конце концов она встает и, пошатываясь, направляется к дверям. И, споткнувшись о порог, чуть не падает лицом в мостовую — Рактер едва успевает поймать ее за плечи.
— Так и знала. Я же сказала… чтобы вы шли… на корабль, — заплетающимся языком говорит она, не поднимая глаз. — Оставьте все меня… в покое. Дайте мне пойти…
— Куда?
— Куда-нибудь. Может быть, в Ван Чай. Где шумно, и много людей, и можно просто… ни о чем… не думать.
— Да, да. “Не жить, не чувствовать — удел завидный”. Ступайте куда хотите, только дайте сюда сначала ваш кредстик.
— Что?..
— Кредстик. Судя по интересу, с которым как минимум один из людей в зале маджонга следил, как вы напиваетесь, до клубов Ван Чай вы доберетесь без единой нюйены в кармане.
Рактер видит, что в нынешнем своем состоянии Шей не способна пройти и нескольких метров, но это только ухудшает ситуацию. Ван Чай — неплохой район. А вот окрестности зала маджонга Добрейшей Чэн — не очень.
— Ничего подобного, — пьяно говорит Шей. — Я м… могу за себя постоять. И т-там есть защита. Сетчатка глаза.
— Значит, лишитесь не только денег, но и глазного яблока.
Она упрямо трясет головой.
— Нет. Там… двух… факторная… а-у-тен-фи… Сложное слово…
— Сложное, да. Грабитель не сможет извлечь деньги с вашего кредстика — очень предусмотрительно. Но сам он пока об этом не знает. Кстати, как человек с некоторым опытом в хирургии я могу сказать, что глаз несравнимо проще вырезать у мертвого человека, чем у живого. А я бы не хотел обнаружить вас бездыханную в каком-нибудь переулке.
Шей вздрагивает и замирает в его руках. Потом тянется в карман и послушно протягивает ему кредстик — и при этом наконец поднимает голову. Он видит, что ее щеки прочерчены дорожками слез. Ее темные глаза встречаются с его светлыми. Она, не отводя взгляда, вдруг тихо и беспомощно говорит:
— Я домой хочу.
Домой. Очевидно, не на «Дырявую калошу», где все еще опрокинут стол и разбросаны на полу воняющие пивом фишки. Где все напоминает Шей о трещинах, которые пролегли между членами ее странной семьи — Дунканом, Рэймондом, ей самой — еще давным-давно, и с годами лишь росли, пока не стали глубже Марианской впадины.
— В Сиэтл? — недоверчиво уточняет Рактер. Шей отчаянно трясет головой:
— Нет, нет. Домой, как… ну… Если бы у меня был дом…
В итоге, отчаявшись объяснить, она молча порывисто утыкается — почти падает — в воротник его пальто. Он готов вдохнуть привычный морской запах, но в этот раз от нее пахнет главным образом дешевой корейской водкой.
Она плачет, и плачет, и плачет; Рактер гладит ее по шапке густых волос.
Когда ее плечи перестают вздрагивать, она бормочет в его воротник:
— Главное… правило устриц… не любить тех, кого придется… отпустить. Кто… тебя покинет. Кто изменится. Но все в мире… изменяется. Все ненадежно, как… топ… топкое болото. Поэтому нельзя ни к кому привя… при-вя-зываться…
— Вижу, вы расстроены уходом вашего брата, — замечает он.
— Я сама… сама спро-во-ци… сама сделала так, что он наговорил гадостей. Хотела, чтобы он ушел. Просто… не знала, что это будет так… так плохо.
— Вы оба устали друг от друга. Если бы не расстались, загрызли бы друг друга до смерти. — Рактер вытирает ей слезы платком.
— Как вы думаете, с ним все будет в порядке? — безнадежно спрашивает она.
Вопрос непростой. По правде говоря, есть все основания считать, что без ВИНа и без поддержки сестры (и с талантом нарываться на неприятности) в хищном теневом подполье Гонконга Дункан протянет недолго.
Рактер уклончиво отвечает:
— Наверное, я плохо определяю возраст орков?.. Мне казалось, что Дункан уже взрослый и может сам о себе позаботиться.
Она шмыгает носом:
— Да, вы правы… Вы всегда правы. Спасибо. Вы всегда говорите правильные вещи.
Вообще-то он в основном говорит то, что она хочет услышать, но спорить Рактер точно не собирается.
Шей обустроилась в его объятиях и чувствует себя там вполне уютно.
— Нет, я не расстроена, — бормочет она. — И не злюсь… Ему, конечно, не следовало говорить… все эти вещи. Так противно, что вы… и Гоббет, и Из0бель, но вы — особенно… все это услышали. Но я знаю, что Дункану все равно больнее, чем мне… Я просто все время думаю о разных моментах, когда он выходил из себя — у него проблемы с контролем гнева, знаете? — и был слабым, одиноким, беспомощным… Не о том, что с ним может что-то случиться сейчас. О каких-то мелочах из прошлого… Он и сам, наверно, давно про это забыл, а я до сих пор помню… И хочется перемотать время и… уберечь его от этого. Даже если это значит сделать так, чтобы эти дурные вещи случились со мной вместо него, потому что из нас двоих я всегда была сильнее…