Он слышит, как у нее перехватывает дыхание, когда он опускается на одно колено перед ее кроватью и стягивает с бедер ее штаны.
Рактер аккуратно складывает одежду на стул и поворачивается к двери.
— Хороших вам снов, Шей.
Невидимая в темноте рука перехватывает его руку:
— Что?.. Вы просто уйдете? После того как раздели меня и… сказали все это, от чего у меня до сих пор уши горят?..
— Похоже на то.
— Господи, Рактер… я хочу вас так, что ноги подгибаются, я только о вас и думаю с того самого мига, как впервые спустилась в трюм этой проклятой посудины. Хотя бы поцелуйте меня.
— После нашего прошлого поцелуя вы сказали, что стали похожи на шаткий забор, — вспоминает Рактер.
— Зачем вы вообще запомнили ту чушь?.. А, — она вдруг почти трогательно, по-детски краснеет, — вы не хотите, потому что от меня, наверное, воняет…
— Мм… Нет. Не поэтому. Мне совершенно все равно, чем от вас пахнет. Просто не хочу, чтобы завтра, протрезвев, вы пожалели о своем решении.
— Ясно, — серьезно кивает она, но руку его не отпускает. — Хорошо. Но вы обещали… не уходить. Хотя бы… посидите со мной.
Он кивает; усаживается рядом с ней и укрывает ее тонким одеялом. Когда голова Шей удобно устраивается на подушке, он наклоняется к ней и легко целует ее в щеку: чувствует соль засохшей дорожки слез.
Шей все еще сжимает руку Рактера своей, затем тянет его руку на подушку рядом со своим лицом, прижимается щекой, носом, слегка касается губами тыльной стороны ладони… Ее глаза закрыты, но смуглые пальцы дрожат, трогая, изучая. Прикосновения почти невинны, к тому же за последнее время они много касались друг друга, и все же сегодня все неуловимо иначе. Игрой в дружбу тут больше не пахнет. Исчез барьер, который Шей старалась держать, как только осознала природу своих чувств к Рактеру. Тот магический круг, который она рисовала так тщательно на протяжении многих лет, создавая свои мудреные правила про рестораны и устриц, наконец-то стерт.
Кощей, цокая лапами по полу, с тяжелым звуком запрыгивает на кровать, как жирный кот, и устраивается у нее в ногах.
— Теперь, когда нет… Дункана… — говорит вдруг Шей, — меня ничто не связывает. Я ни перед кем не отвечаю… меня не волнует чужое осуждение, чужой гнев и обида. Я могу говорить что угодно кому угодно, делать что угодно, жить где угодно…
— Полагаю, так. И что вы собираетесь делать?
— Вернусь в Сиэтл. Не прямо сейчас. Но рано или поздно надо это сделать.
— Значит, «дом» — это все же Сиэтл, — полувопросительно говорит он.
— Нет. Просто Рэймонд любит Сиэтл. Хочу отвезти его туда. Думаю, ему будет лучше там, чем со мной.
— Точнее, вам будет лучше без него?.. Уж мне-то не врите.
— Ну… и это тоже. Я прослежу, чтобы он нормально там устроился, и после этого… Честно говоря, не знаю, что буду делать. Вернусь в Гонконг. Или отправлюсь куда-нибудь еще. Я могу пасти коз где-нибудь в Индонезии, если захочу, или стать звездой, или перевозить наркотики через границы, или править корпорацией или государством… Мир такой огромный! И столько всего интересного в нем, и ведь можно делать совершенно все что угодно, стать кем угодно, когда…
Шей замолкает на полуслове, но Рактер знает, что она хотела сказать. Мир огромный, и столько всего интересного в нем, и можно делать совершенно все что угодно, стать кем угодно — когда на твоих ногах больше не висят гирями жалкие, любимые, ненавистные, тошнотворные люди, о которых она всегда, сколько себя помнила, заботилась из чувства долга, отдавая им себя по капле, как Иисус Христос.
Помолчав секунду, она спрашивает:
— А вы? Вы что собираетесь делать?
— Если Гонконг надоест?.. Я собирался в Африку. Там сейчас много возможностей. Должно быть интересно. Что вы думаете об Африке?
— А как насчет СКАШ?
— А Нью-Токио?
— Якутия?..
Со стороны их диалог, вероятно, звучит совершенно бессмысленно. Но какая разница. У них есть весь мир — вот о чем они говорят.
— И вы… всегда будете со мной?
— Я же сказал. Всегда.
Она удовлетворенно вздыхает:
— Мы с вами… как король и королева Земли.
Суть погодя сонно бормочет:
— Мне все еще не особо нравятся ваши мечты про роботизированное постчеловечество.
— Если у вас появятся предложения получше, я готов их выслушать, — щедро предлагает Рактер.
— Я… подумаю…
Шей ровно сопит; когда ему начинает казаться, что она заснула, она тихо произносит:
— В детстве Дункан часто говорил мне, что когда мы вырастем… то приплывем в сказочную страну. В такую Землю обетованную… И эта страна станет нам домом. Там все будет хорошо и правильно. И красиво… потому что там, где мы росли, не было практически ничего красивого.