— Ну да, — говорю, — это как бухнуть. Алкоголь, то есть.
Катя кивает. Я достаю бутылку коньяка и наливаю два стакана. Потом мы идем на площадку курить, а потом еще долго сидим на кухне, не говоря ни слова. Тишину нарушает Катя.
— Папа хоть помогает вам? — спрашивает она.
Так странно слышать, как она называет его папой.
— Пусть засунет свою помощь себе в задницу! — отвечаю.
— И все-таки это помощь! — настаивает Катя. — Он дает деньги?
— Не нужны нам его деньги! Лучше бы подавился ими и сдох!
— Не говори так…
— Прости, мне жаль оскорблять твои нежные чувства к папочке! Но мы и без него справимся! Я достаточно зарабатываю.
— И где же ты работаешь? — как будто бросая мне вызов, интересуется сестра.
— Там, где хорошо платят.
— Конечно, — тон Кати становится вдруг очень серьезным и как будто даже укоризненным, — мне рассказали, что ты связался с этим Егором…
— Что же тогда спрашиваешь, раз все знаешь? — перебиваю я.
— И что ты для него делаешь? — продолжает сестра. — Воруешь? Продаешь краденное? Может, еще что-то? Он же преступник, бандит!
— Кать, — отвечаю, — давай я как-нибудь сам разберусь со своей морально-этической стороной!
— Господи! Рома! А если он тебе завтра скажет наркотики продавать?!
Я смотрю на старшую сестру, слегка прищурившись, и стараюсь угадать, какие же на самом деле чувства сейчас бушуют в ней.
— Если скажет, Кать, — отвечаю, — то я просто уеду учиться в институт, и это решит все проблемы.
— Перестань, Ром!
Мне хочется сказать ей сейчас что-то очень обидное и гадкое, но раздается звонок в дверь, который разбивает все мои мысли вдребезги.
— Ух ты, — спокойно говорю я, глядя на дно стакана. — Как во время.
— Кто это? — испуганно спрашивает Катя.
— Папочка пришел, полагаю.
Я жестом показываю сестре, чтобы открыла дверь, а сам занимаю позицию поближе к комнате, где спит Ксюшка. Во-первых, я не горю желанием видеть этого козла, а, во-вторых, по-прежнему не могу допустить, чтобы он приближался к Ксюше. Я сажусь на пол рядом с дверью в спальню и уже слышу, как папочка радостно приветствует свою любимую дочь. И все-таки я не могу понять, почему он так по-разному относится к Кате и к Ксюше. Ну, я ладно, черт со мной! Но девчонки! Просто на Катю он никогда не поднимал руку.
Я слышу, как они приветствуют друг друга. И почти сходу, папаша решает посмотреть на Ксюшу. Он что, думает, я уже сплю? Или он полагает, что раз Катя здесь, то я не стану ему мешать? Как-то он серьезно заблуждается. Катя стоит в стороне. Как только папаша приближается, я загораживаю ему проход.
— Дай пройти! — рявкает он.
— Нет! — отвечаю также грубо.
Он пытается оттолкнуть меня, но ему не удается. Катя, наблюдающая всю эту сцену, кажется, вообще, теряет дар речи. Надо же! А чего она ожидала? Когда родитель уже заносит кулак, чтобы устранить меня с оборонительной позиции, старшая сестра решает вмешаться. Удивительно, я уж думал, она так и простоит все представление в качестве зрителя.
— Перестань, пап! — говорит она и хватает его за руку. — Пойдем лучше поговорим на кухню. — Она украдкой поглядывает на меня и, думаю, понимает, что я уже готов наброситься на папашу.
Катя выталкивает его на кухню, а сама вдруг подходит ко мне, кладет руку на плечо, заглядывает в глаза и осторожно так спрашивает:
— Ром, это ты после того случая не пускаешь его? Думаешь, все может повториться?
— Иди к нему уже! — я одергиваю руку. — Усмиряй!
И Катя уходит. Я снова опускаюсь на пол у двери. Черт! «После того случая», — говорит она. Ей легко рассуждать, она-то видела только последствия «того случая», она-то при этом не присутствовала.
Это случилось четыре года назад. Ксюшке тогда был всего год. Мама с Катей ушли в магазин или куда-то еще — я не помню. Это стерлось из памяти. Зато все остальное прочно засело в ней. Мне было двенадцать. Я помню, как отец запер меня на балконе, потому что я каким-то до сих пор неведомым мне образом мешал ему смотреть футбол. Было довольно холодно, но это не важно. Я быстро перестал ощущать холод, когда сквозь балконное окно увидел, как папаша с размаху ударил Ксюшку. Я вздрогнул и даже вскрикнул от неожиданности. Меня-то он периодически бил, но я не думал, что у него поднимется рука на сестренку. Видимо, она тоже помешала ему наслаждаться любимой игрой. Ксюшка сразу начала плакать, но это только больше выводило отца из себя. Он ударил ее еще раз. Потом еще и еще. А потом просто толкнул. Она ударилась о диван и замолчала на несколько секунд. Я так испугался, помню, и начал колотить в балконную дверь. И так я сильно стучал по ней, что стекло разбилось и порезало мне руки. У меня до сих пор шрамы в некоторых местах остались — как молчаливое напоминание о том дне. Как только я открыл дверь и оказался в комнате, Ксюшка снова завопила как резанная, и я обрадовался, что она жива, что с ней, должно быть, все в порядке. Отец орал на меня из-за стекла, он орал на сестренку, чтобы она замолчала. Он хотел еще раз ударить ее, но я встал на пути, и мне досталось по полной программе. Слава богу, скоро пришла мама. Катя, помню, вернулась только вечером. Но она успела все же услышать правдивую версию произошедшего, потому что потом отец долго и очень грубо говорил с мамой. Он угрожал ей и, в итоге, «убедил» никому не рассказывать о том, что случилось. Потом мама убедила нас. Так появилась наша первая семейная «официальная версия». Это вообще очень удобно. Главное — не запутаться.