— Может, вам помощь какая-нибудь нужна, Ром? — спрашивает Юля.
— Не нужна нам помощь! — отвечаю. — Я, вообще, лучше пойду.
— Погоди! Ну куда ты пойдешь! Посиди еще! — уговаривает Юля.
— Нет! — обрываю. — Я пойду. И так уже загрузил тебя своим дерьмом.
— Ты не загрузил…
— Да ладно!
— Ты, и правда, дурак! — тянет она, потом замолкает на минуту, смотрит на меня в упор и продолжает. — Ты думаешь, от всех отгородишься? Да ты как улитка в своем панцире! Закрылся и не высовываешь. И никто тебя не трогает, и никто не видит, да?
— И что? — спрашиваю раздраженно.
— Ничего! — отвечает Юля. — Жалко просто…
— Вот только не надо жалеть меня! У меня все хорошо.
— Конечно, хорошо. Никто и не знает, что у вас там творится. Да и тебя никто не знает. Ты же один все время! Господи, Ромка, да у тебя и друзей-то совсем нет.
— Меня это устраивает.
— Это не может устраивать!
— Может! Тебе не понять.
— Куда уж мне!
Просто друзья требуют слишком много времени. Во-первых, их надо еще где-то найти, потом положить минимум полгода на то, чтобы завоевать доверие. Потом им же надо время от времени звонить, встречаться с ними, мчаться на помощь, когда они попросят, приглашать в гости. У меня просто нет на это, ни времени, ни желания. Это мне что же, бросить работу, или забить на Ксюшку, или, вообще, на все забить и кинуться заводить себе друзей! Весьма странная перспектива, весьма сомнительная. И потом что же, привести их домой и рассказать все про нашу с сестренкой жизнь? Нет уж, это слишком. В жопу этих друзей!
А про улиток. Так я думаю, что мы все живем в панцирях, в своих раковинах. Просто у каждого они разные. И никто особенно не горит желанием выползать наружу. Некоторые только нос высовывают время от времени. Но разница не велика. Мы все улитки, и все живем в ракушках. Просто у всех они свои. У кого-то прочные, у кого-то совсем хрупкие. И вот хрупких-то как раз чаще всего переезжают каким-нибудь трактором или самосвалом. И потом бедная улитка просто корчится на асфальте, размазанная как масло по куску хлеба, и в последние минуты своей никчемной жизни пытается убедить себя, что без панциря все так мило и хорошо. На самом деле, когда ты остаешься без своего панциря — это верный признак того, что очень скоро ты сдохнешь.
11
Я возвращаюсь домой. Меня встречает Катя с такой милой улыбкой, что мне даже страшно становится.
— Хорошо, что пришел. — говорит моя старшая сестра. — А-то Ксюша из комнаты не выходит, а я тут поесть приготовила.
Видимо, услышав голоса, мне навстречу выбегает Ксюшка. Она обнимает меня, и тут же вновь воодушевленная чем-то Катя продолжает.
— Ну, пойдемте есть. — говорит она, когда мы уже входим в кухню. — Я картошку пожарила с грибами.
Ксюшка недовольно морщится, а я усмехаюсь и смотрю на вновь ничего не понимающую Катю.
— Жаль тебя разочаровывать, — говорю, — но картошку Ксюша не ест, а от грибов у нее могут быть проблемы с желудком. Так что, Кать, попытка не удалась.
— Я же не знала… — почти виновато тянет она.
— Конечно, не знала.
— Я просто думала, мы все вместе пообедаем…
— Кать! — перебиваю я и начинаю кричать. — То, что ты думала, это, конечно, хорошо. Но нет никаких «мы»! Нет и не будет никогда! Ты сама по себе, мы с Ксюшкой сами по себе. И это был твой выбор! Это ты решила, что так будет!
— Хватит орать на меня! — обрывает сестра. — Ты только и делаешь, что кричишь целыми днями! — потом она обращается к Ксюше. — Иди в свою комнату, пожалуйста. Мы сейчас придем.