Я, и правда, был так увлечен своей идей угона отцовского автомобиля, что не подумал, как потом буду добираться до города. Но, слава богу, Мишка соглашается. Я объясняю, где меня ждать, и прошу, чтобы он позвонил, как приедет. Пока Мишка едет за мной, я обыскиваю машину. В багажнике я нахожу канистру, в которой немного осталось бензина. В бардачке — деньги, несколько тысяч. Да, папаша совсем ничего не боится, раз оставляет бабло прямо в тачке. Больше здесь нет ничего интересного. Я открываю бензобак и подвожу к нему тонкую дорожку. Когда звонит Мишка, и я вижу силуэт его машины у дороги, я поджигаю отцовскую «Мазду» и бегу к обочине.
Видя, как взрывается тачка, Мишка выходит из машины и застывает, открыв рот. Я подбегаю и радостно набрасываюсь на него. Потом я словно завороженный смотрю в сторону пламени.
— Ты дурак! — орет Мишка. — Быстро в машину! Что ты творишь?!
— Да ладно тебе! — смеюсь я. — Смотри, как красиво!
— Нас загребут на хрен с твоими выходками, Рома! Ты придурок!
Мы садимся в машину и быстро уезжаем в сторону города.
13
Я просыпаюсь рано утром. Вернее, меня будит Катин голос. Голос просит, чтобы я закрыл за своей сестрой дверь. Она уезжает. Наконец-то! Надеюсь, больше у нее не возникнет желания повидаться с семьей. Я выпроваживаю навязчивую студентку и снова засыпаю.
В этот же день я иду навестить маму. Мне, на самом деле, так хочется поговорить с ней. Хочется, расспросить ее, задать, наконец, этот пресловутый, путающийся на языке вопрос о моем появлении на свет.
Я приношу фрукты. Маме сегодня получше. По крайней мере, выглядит она вполне бодро. Сначала мы некоторое время просто сидим рядом и молчим. Потом я все-таки не выдерживаю.
— Мам, я, правда, не его сын? — говорю.
— О чем ты, Рома? — слабо, вполголоса спрашивает она.
— Ты понимаешь, о чем.
— Кто тебе сказал?
— Да не волнуйся ты! — успокаиваю. — Просто скажи, это правда?
— Сынок! — мама тянет руку и касается моего лица. — Ну что за мысли? Я не хочу, чтобы ты так думал.
— Я уже думаю, мам, — говорю, убирая ее руку. — Так что просто скажи, кто мой отец.
Еще пару раз мама пытается что-то возразить, потом по щекам ее текут слезы, и она начинает извиняться и просить прощения. Она начинает буквально умолять меня, чтобы я не думал про нее плохо. Я убеждаю ее, что не собираюсь, и она признается мне, что как раз в момент близкий к моменту моего зачатия, познакомилась с одним парнем, который был у нас в городе в какой-то деловой командировке. Однако все эти детали меня совершенно не волнуют.
— Так я не сын этого козла? — спрашиваю, прерывая поток маминых воспоминаний.
— Нет. Прости меня, Ромочка! — у мамы, кажется, настоящая истерика.
А у меня просто камень с души. Я прямо вздыхаю с облегчением. Я несказанно рад, что с этим ментовским говном у меня нет ничего общего.
— И кто же мой отец? — спрашиваю. — Ну, так, для галочки. Любопытно же!
— Он был не русский. — отвечает мама.
И ответ ее настолько неожиданный, что я на несколько минут дар речи теряю. Не русский, значит. Вот это поворот событий! Вот это откровение, мама! Я судорожно вспоминаю свое отражение, которое в последний раз видел сегодня утром. У меня темные волосы, немного смуглая кожа, но это, скорее, мамины гены. На представителя народов гор я даже с большой натяжкой не тяну. Казахи, туркмены и узбеки тоже отпадают. У меня прямой, почти греческий нос, хоть и переломанный несколько раз, так что к грузинам или армянам отнести себя я тоже никак не могу. Да и не похож! У меня светло-карие глаза. Возможно, даже слишком светлые для брюнета. Но что значит это мамино «не русский»? У меня вполне славянское лицо. Хотя, честно говоря, я не очень хорошо понимаю, что имеется в виду под этим весьма странным определением «славянское лицо».
— Что ты хочешь сказать, «не русский»? — спрашиваю.
— Он приехал к нам в командировку из Амстердама.
— Амстердама? — по слогам повторяю я. — Ты уверена, мам?
Она кивает в ответ и снова просит прощения.
— Я, значит, наполовину голландец? — у меня вырывается нервный смех. — Охренеть можно от таких новостей! — А Ксюша? — спрашиваю я после долгого молчания, когда информация немного укладывается в моей голове.
— Что Ксюша? — не понимает мама.
— Ну, она его дочь, Веригина?
— Да, Ром, она его.
— Ты уверена?
— Да. А что?