— Кто там был? — шепотом спрашиваю я.
— Да много кто, — всхлипывает Наташа.
— А конкретнее?
— Что ты сделаешь-то?
Я усмехаюсь едва слышно и говорю, что не позволю каким-то уродам обижать ее. После долгих уговоров и небольшого озера пролитых слез, Наташа все же называет зачинщика всего этого. Можно было догадаться, что на такое способен только Стас Иглин со своими покалеченными лидерскими качествами и ущемленным самолюбием. Как только Миронова произносит его имя, я начинаю в красках представлять, что с ним сделаю. Я начинаю рисовать у себя в голове варианты возможного развития событий. И все они — один страшнее другого. И все они очень печально заканчиваются для Иглина.
— И что, ты решила теперь больше не ходить в школу? — спрашиваю Наташу, отвлекаясь, наконец, от своих кровавых фантазий на тему жестокой мести.
— Нет, — Наташа мотает головой. — Я просто хотела, чтобы они успокоились.
— Ну, они не успокоятся, если ты еще не поняла. Сами не успокоятся. У них же вместо мозга мыльный пузырь, — смотрю в глаза Мироновой. — Приходи завтра в школу, а то без тебя мне там совсем печально.
Наташа кивает в ответ, а потом спрашивает, где я был все это время. Мне приходится отмахиваться и отшучиваться, чтобы случайно не сказать правду. А ведь с Наташей правда так прямо сама и норовит сорваться у меня с языка. Просто когда я смотрю на Миронову, мне хочется, чтобы у меня от нее не было вообще никаких секретов.
Потом мы идем гулять и до вечера сидим с Наташей в кофейне. Потом я провожаю ее домой, а сам возвращаюсь к себе.
Ксюшка опять оставалась у нашей соседки. Как только Инна Марковна открывает мне дверь, то сразу расплывается в загадочной улыбке. Ксюшка занята какой-то аппликацией, и Инна Марковна приглашает меня пока выпить чаю. Я соглашаюсь.
— Рома, у тебя что, появилась девочка? — заговорщицки интересуется соседка, ставя на стол вазу с пирожными.
Я даже подавился от такого неожиданного вопроса. Это что, так бросается в глаза, что я начал общаться с кем-то? Неужели на лбу сразу загорается неоновая вывеска, когда начинаешь заводить друзей? Да я и не заводил никого, как-то само собой все получилось. Но с чего Инна Марковна взяла, что у меня кто-то, вообще, появился? Недооценивать еврейскую проницательность, конечно, нельзя. Но чтобы так! С другой стороны, Наташа и не девушка мне вовсе. Я и не ухаживаю за ней, и времени особенно много не трачу. Хотя, я был бы не против, если бы все было наоборот. К тому же, в нашей ситуации, когда я по уши в домашних делах и нелегальных аферах, и учитывая диагноз Мироновой, о каких отношениях может идти речь? Но мне впервые в жизни, наверное, жаль, что все так по-дурацки складывается, что все совершенно невозможно. Я впервые, наверное, готов потратить время на кого-то кроме моей младшей сестренки. И этот человек, от прикосновения которого у меня мурашки бегут по спине, ВИЧ-положительный. Да, это похоже на какой-то сюрреалистичный психоз. Видимо, все в жизни у меня непременно должно быть грустно и безысходно. Интересно, долго еще это терпеть? Долго еще терпеть эту долбаную жизнь? Не знаю, может, это все из-за мамы. Говорят же психологи, что подсознательно мальчики ищут себе девочек, похожих на их матерей. Вот я и нашел. Параллель очевидна до безобразия. И что теперь мне делать с этой психологией?
— Рома! — окликает меня Инна Марковна.
Да, видимо, я задумался.
— Что? — я возвращаюсь к пирожным и чаю из глубин своих мыслей.
— У тебя точно появилась девушка!
— Да нет! — улыбаюсь я. — С чего это вы взяли? Просто в школе нагружают, вот я и задерживаюсь часто.
— Так дело-то не в том, что ты задерживаешься. — смеется соседка.
— А в чем?
— Просто ты какой-то другой стал. Задумчивый, глаза светятся…
Я снова отнекиваюсь. Да уж, глаза меня, значит, выдали. Это у меня, наверное, после той аварии до сих пор искры там коротят.
Если бы Ксюшка ни забежала на кухню, мне бы, думаю, еще долго пришлось придумывать объяснения моим так некстати засветившимся глазам.
11
Наташа снова приходит в школу. Она снова садится со мной, и никто не говорит ей ни слова. Надо же, думаю, неужели, и правда, моя репутация психа так на всех действует. У меня даже самооценка как будто поднимается. Я даже гордость какую-то чувствую.
Три урока я молчу и ничего не предпринимаю. А на большой перемене ловлю Иглина около туалета.
— Пойдем поговорим, — обращаюсь я к нему.