Я останавливаюсь, поднимаю глаза — Миронова уже вскакивает со своего места, вся в слезах, и бежит к двери. Когда она пробегает мимо меня, я хватаю ее за руку и останавливаю. Наташа вырывается. Я быстро кладу листок со своим сочинением на первую парту, и мы с Мироновой вместе выходим из класса. Уже в холле она вырывается и бежит в туалет. Я догоняю Наташу и прижимаю к себе.
— Не плачь, дурочка! — говорю.
— Зачем ты это написал? — всхлипывает Миронова.
— Потому что я так думаю.
Я целую ее. Мы спускаемся в столовую, пьем чай и возвращаемся в кабинет только к следующему уроку.
Я не знаю, о чем говорят наши одноклассники с Еленой Петровной всю оставшуюся часть урока, я не знаю, что они обсуждают, и касается ли это моего сочинения, но с тех пор Миронову никто не трогает. С этого дня в ее сторону не летит ни одного грубого слова, ни одного косого взгляда. С этого дня на нас, наконец, перестают обращать внимание.
ОНИ. Третье лицо множественное число
1
Все лето мы проводим с Наташей. Торчим на крыше или гуляем в лесу. Гоняем на мотоцикле, который я выкупил у Егора. Часто Миронова остается у меня ночевать. Ксюшка к ней уже привыкла. Они подружились. Я так же работаю на Егора, и мне удалось накопить приличную сумму. Хотя на Наташу я тоже трачу прилично. Она не знает, чем я занимаюсь. Я говорю, что подрабатываю в автосервисе. Ей не обязательно знать, что каждый раз, когда я прощаюсь с ней, меня могут посадить, если поймают. Зачем ей эти переживания — у нее своих проблем хватает. Все лето майор почти не появляется у нас. Это здорово. Это определенно лучшее лето в моей жизни. А потом наступает сентябрь.
В конце сентября, двадцать шестого вечером, мне звонят из больницы. Они звонят поздно и говорят, что мама умерла. Они еще что-то говорят, но я уже не слышу. Я перестал слушать после этой первой фразы. Мне просто больше ничего не надо слушать. Я беру Ксюшку, обнимаю ее, и так мы сидим всю ночь. Прямо на полу, в комнате, вжавшись в стену. В голове у меня все перемешалось и перепуталось. Не то чтобы я так расстроен смертью мамы — к этому я был, вроде, готов. Я просто понимаю, что все кончено. Я понимаю, что все мое вранье, все наши «официальные версии» теперь в один миг отправятся на помойку, а куда отправимся мы с Ксюшкой — это, вообще, большой вопрос.
Мама, ну почему? Почему ты не могла подождать хотя бы, пока мне исполнится восемнадцать? Как же так? Что же нам теперь делать? Теперь же все всё узнают. И в школе, и в детском саду, и в этих долбаных службах, которые занимаются проблемами детей. Теперь я ничего не смогу. Теперь от меня вообще никакого толку. Что же будет с нами, мама, ты не подумала об этом? Ты не думала об этом никогда. А теперь… Теперь я даже не знаю, что будет. Все разлетается на части, на мелкие осколки, которые режут меня изнутри, которые впиваются мне в мозг. Нет, я ничего не могу придумать. Я так надеялся, что ты дотянешь до моего совершеннолетия. Я так надеялся, что никто никогда не узнает.
На следующий день приезжает Катя. На следующий день к нам приходит Инна Марковна. Я не в курсе, как они узнали. Я не в курсе, как это все работает. Я поднимаю глаза — они стоят над нами. Катя плачет. Инна Марковна грустно качает головой. Ксюшка спит у меня на коленях. Я не знаю, что сказать им. Я не знаю, что я должен делать. Я не хочу ничего делать. Я хочу теперь так и сидеть в этой комнате, чтобы нас никто не трогал.
Весь день Инна Марковна суетиться, звонит куда-то, убирается, что-то делает. Весь день Катя пытается что-то мне сказать, но я не слышу ее. Я как будто под водой. Я как будто никак не могу пробиться сквозь корку льда. Я даже не знаю, хочу ли я пробиваться. Мама, ну как же ты не могла подождать до моего восемнадцатилетия! Всего-то девять месяцев.
Потом в нашем доме появляется куча людей. Они все суетятся, разговаривают, охают и вздыхают. Они ходят из комнаты в комнату, иногда заходят ко мне. Потом приходит Наташа. Она присаживается на пол рядом со мной и обнимает.