Рыжов — поддерживает Соткова.
Кисляк— высказывается против редколлегии, которая разводит кляузы.
Комский — гнать гарбузовцев.
Гром — кроет и хвалит «гарбузию», защищает редколлегию.
Козлова — кроет бюро за то, что в общежитии не ведется работа. «Гарбузовцы» лучше многих из общежитийцев. Ребята распустились, потому что нет работы в коллективе. На редколлегию больше внимания.
Шумова — защищает редколлегию и кроет Грома за бузу в «гарбузии».
У секретаря кончился лист протокола. Он только записывает фамилии, ими облепил все пустые углы протокола. Наговорились до хрипоты. Раскрасневшийся и осипший Жоржка просит высказаться Никандрова. Никандров несколько минут сидит молча, чешет черным пальцем обросшее лицо… дымит.
— Что ж вам сказать, ребятки… Дело, конечно, небольшое. Выгонять не стоит. Мы в молодости все такие были…
Да вот… что это я хотел сказать… По-моему выгонять не стоит. Исключить всегда успеете. Накажите как-нибудь и присмотрите за ними. Ребята, как видно, не плохие. Может за ум и возьмутся. А в редколлегию выберите посерьезней.
Жоржка ставит на голосование три предложения.
Большинством рук проходит последнее:
Переизбрать редколлегию. Гарбузовцам сделать строгий выговор с предупреждением и загрузить другой работой.
Домой шагаем с Ниной. Она сегодня серьезна.
— Годится ли, по-твоему, Жоржка в отсекры?
У меня голова гудит. В горле твердый ком. Отшучиваюсь:
— Не так чтобы очень и не очень, чтобы очень.
— По-моему он слаб. Парню еще надо поработать на мелкой работе. Организовать ничего не умеет. Вот сегодня. Разве так это ставят. Сказать веско не мог, прилип к большинству… И Никандров… Спать что-ли выделили его к нам?
— А кого, по-твоему, присылать нужно было? Выбери из восьми человек нашей партячейки… И так они по пятку нагрузок несут.
— Во всяком случае не Никандрова. Он не может войти в нашу жизнь, не может понять нас… Нельзя выделять любого из свободных, да к тому же старика, который устает от своих котлов, а тут мы еще шумим… дремать мешаем. Он дисциплинированный, добросовестно отсиживает «нагрузку», может имеет большой опыт… Но нам-то от этого не легче. Если Жоржка не говорит об этом Зеленину, так я сама пойду в коллектив..
Голова как камень. Беру ее, тяжелую, двумя руками и тискаю в подушку.
— Такое желание было работать, забыть гарбузовскую бузню и вдруг сразу, как обухом по всему.
Кругом бурса. Первосортный бурсак Гром пошел с другими войной на нее и от первого же удара обмяк. Вся охота отпала. Нет, шалишь, мы еще подеремся.
Вся «гарбузия» задает храпуна. Толька, сбросив одеяло, с кем-то воюет, рычит и пьяно бормочет. Он опять сегодня выдал.
— Пропадет парень. У нас нет чуткости друг к другу. Надо хоть «гарбузию» привести в боевой порядок. Хватит брызгаться — набузились. Уже усы пробиваются. Да-а, тяжелый случай. Как это мы теперь с усами?
Трогаю шершавость под носом и на бороде. Ворочаюсь, думаю. Голова тяжела, как камень, а уснуть нельзя.
Думай, Гром.
В фабзавуче новая редколлегия. Старая собралась в кучку
— Как же с нашим материалом? Эта редколлегия не «пропустит. Сотков зарежет.
— Чего трусите. Собирайте только материал. Место найдем.
Толька бухтит. С ним что-то творится. Целые дни лежит одетым на постели. Смывается с работы, иногда совсем пропускает день.
— Толька, чего ты вола вертишь?
— А вам что? На хвост наступили, что ли…
Он засовывает голову под подушку и лежит, как медведь в берлоге.
В фабзавуче новый приказ:
— …Анатолий Домбов за недисциплинированность и прогулы с 20 октября сего года увольняется…
Это он принимает молча, только в глазах безнадежность и скука.
Ходим на цыпочках.
— Ребята, надо Тольке помочь. Совсем разнюнился.
Возьмем на поруки, может оставят в фабзавуче… с кузнецами поговорим… Нужно будет настроить его.
— Пусть успокоится, тогда возьмем в обработку, а то и вправду по-собачьему всегда с ним… Он горячий, нервный…
Поручаем это Грицке, как самому спокойному.
Толька где-то пропадает. Укладываемся спать. Он является, вытаскивает тетради, книги и все рвет в пену. Снял с гвоздя старую гитару, натянул пальцем самую тонкую струну…
Она жалобно взвыла… тогда он сгребает в кулак все струны и выдирает с колышками. Самой гитарой взмахнул, как топором и рубанул по табуретке… От гитары только щепы в сторону.
Затаив дыхание, боясь проронить слово, смотрим.