Машина для жизни – кажется, так называют это французы[54]. И посреди всего этого современного великолепия на одном из диванов возлежала Ив в новом белом платье, заложив одну руку за голову, а вторую вытянув вдоль тела. Своей позой она словно говорила: «Я-здесь-была-всегда». За спиной у нее красиво рассыпались в темноте огни города, на ковре стоял стакан мартини, и все это в целом было похоже на рекламу чрезвычайно удачных последствий автомобильной аварии.
Лишь подойдя ближе, можно было разглядеть, сколь велик был нанесенный ущерб. Вдоль всей левой стороны лица Ив от виска до подбородка тянулись два сходящихся шрама. Да и в остальном симметрия черт была нарушена, особенно ее портил опущенный, как после инсульта, уголок рта. Изуродованной, практически перекрученной, левой ноги под платьем почти не было видно, но из-под подола все же выглядывала пересаженная кожа, выглядевшая как бочок ощипанной курицы.
– Привет, Иви.
– Привет, Кейт.
Я наклонилась, чтобы ее поцеловать, и она тут же подставила мне правую щеку. Ее рефлексы явно уже успели адаптироваться к новому состоянию. Я села на диван напротив и спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
– Уже лучше. А ты как поживаешь?
– Пожалуй, тоже уже лучше.
– Рада за тебя. Выпить хочешь? Тинкер, милый, ты не мог бы…
Тинкер так и не сел, войдя в гостиную, а остановился за свободным диваном, опершись о его спинку обеими руками.
– Конечно, – моментально встрепенулся он. – Ты что предпочитаешь, Кейти? Мы, например, пили мартини. Но я с удовольствием сделаю тебе свежий.
– Мне вполне хватит того, что осталось в шейкере.
– Ты уверена?
– Ну да.
Тинкер взял чистый стакан и, обойдя вокруг дивана, потянулся за аэропланом в стиле ар-деко, стоявшим на столике. Благодаря некоему хитроумному приспособлению фюзеляж отделился от крыльев – все-таки это устройство явно балансировало на грани моды и идиотизма, – и Тинкер, отлепив от самолетика нос, налил мне мартини. Но аэроплан-шейкер обратно поставил не сразу, а спросил:
– Ив, приготовить тебе еще?
– Нет, мне пока достаточно. Но, может быть, ты все-таки останешься и тоже выпьешь с нами стаканчик? Вот и Кейти наконец-то к нам пришла.
Я заметила, что ее слова явно причинили Тинкеру боль, и быстро сказала:
– Я, собственно, и одна могу выпить.
Тинкер поставил шейкер на место и с облегчением пообещал:
– Я постараюсь вернуться не слишком поздно.
– Ну и отлично, – сказала Ив.
Он быстро поцеловал ее в щеку и двинулся к двери. Ив отвернулась, любуясь в окно сияющим огнями городом. Когда за Тинкером захлопнулась входная дверь, она так и не обернулась.
Я глотнула мартини и почувствовала, что он сильно разбавлен растаявшим льдом. Вкус джина вообще почти не чувствовался. Вряд ли подобный напиток был способен поднять мне настроение.
– Ты, между прочим, очень хорошо выглядишь. – Наконец-то я хоть что-то сумела выдавить из себя.
Ив с бесконечным терпением посмотрела на меня. Потом сказала:
– Кейти, ты же отлично знаешь, что я терпеть не могу подобной светской чуши. Особенно, когда она исходит из твоих уст.
– Я просто хотела сказать, что выглядишь ты значительно лучше, чем в тот последний раз, когда я тебя видела.
– А это заслуга ребят из подвала, где здесь кухня. Они каждый день присылают нам на завтрак поджаренный бекон, а на ланч – суп. И к кофе непременно пирожные, а к коктейлям канапе.
– Можно только позавидовать.
– Еще бы. Блудный Сын и все такое. Хотя очень скоро начинаешь чувствовать себя тельцом, откармливаемым на убой.
С некоторым трудом Ив села прямо и двумя пальцами подцепила с поверхности стола маленькую, почти невидимую, белую таблетку.
– Вот так скоро и я своего Иисуса отыщу, – сказала она и запила таблетку джином, который уже успел согреться.
– Хочешь еще мартини?
– Если ты тоже будешь.
Ив, опершись о стол, рывком поднялась с дивана.
– Давай лучше я сама все достану, – поспешила предложить я.
Она криво усмехнулась.
– Ничего. Мой доктор утверждает, что двигаться мне полезно.
Сняв самолет-шейкер с подставки, Ив направилась к бару. Левую ногу она подволакивала примерно так, как ребенок волочет за собой по тротуару тяжелый школьный портфель.
Кубики льда Ив аккуратно брала щипцами и по одному бросала в «фюзеляж». Затем щедрой рукой плеснула туда джину, зато вермут отмеряла буквально по капельке. Над баром висело зеркало, и она, сбивая коктейль, с неким мрачным удовлетворением изучала собственное отражение.