— Была какая-то, сейчас почему-то не помню, но разве это важно? Посмотрите в сети, минутное дело.
— Волхонь просила Петьку, в сети пусто.
— Петрухе можно доверять кнопки, но я всё-таки проверю, — он вышел и вскоре вернулся. — Ничего нет.
— Сегодня ночью зло и беспамятство победили, ты знаешь где, — сказал Ладо, — и слово начисто исчезло, но ведь оно было, мы все его знали, и это только начало, час дня. И потому я и По просим тебя, найди всех, кого выйдет, и отправь их ко мне на Мойку, встречаемся там после семи, и сам приходи. Мы к Белову в Эрмитаж, до него как всегда не дозвониться. Да, чуть не забыл, Дашка приехала из Москвы, гостит сейчас у меня.
Это был убийственный козырь, брошенный на стол в последний момент небрежной, холодной шулерской рукой. Все из оставшихся свидетелей знали, что Дашка — студенческая любовь Константы тех времён, когда он ещё учился в Москве в Мориса Тореза. Мы с Ладо поспешно ретировались в парадное.
— До вечера. Зови всех, мы дальше.
Когда мы добрались к Белову, было уже три часа. Белов редко находился в одной комнате со своим телефоном, тот всегда оставался там, где он был, но только что вышел. Это иррациональное, объяснить невозможно. И вот его маленькая корсиканская фигура появилась во внутреннем дворе и с удовлетворением окинула взглядом стремящихся прикоснуться к Эрмитажу туристов. Легко отсеяв радостную публику от двух мнущихся фигур, он победоносно вскинул руку и направился к нам.
— По! Как ты? Давно не заходил. Ладо, привет дорогой. Что привело? Ведь не праздное любопытство?
— Ты нам нужен сегодня вечером, — отозвался Ладо. — Ты не дашь нам скатиться во мрак. Мы сегодня после семи собираемся у меня на Мойке. Будут все, кого найдём, Константа занимается обзвоном. Знаю, как ты относишься к моему непритязательному хобби, но сегодня под куполом всё пошло не как обычно. Сегодня есть последствия. Исчезло слово. Начисто. Мы проверили и перепроверили, и это так, но для тебя мы можем разыграть сценку исчезновения ещё раз.
— Любопытно, у меня пять минут, больше не могу сейчас.
— Мы уложимся в три. Вопрос: в какую группу, творческое объединение входили Хармс, Введенский, Бахтерев, Заболоцкий?
— Думаю, что сдаюсь, — почти не раздумывая, ответил Белов, — сейчас не помню, но в своё оправдание могу перечислить вам декабристов. В чём подвох?
— В том, что никто не помнит и в интернете ноль.
— Но все помнят, что ещё вчера знали, — добавил я.
— Да, это любопытно, — заторопился Белов, — теперь я побежал, работа, в любом случае буду рад увидеть всех наших вечером.
Он махнул рукой и мгновенно исчез за широким бюстом дамы в шляпе с длинными полями, которая беспардонно вторглась на первый план нашего разговора, крича неведомой Тане, что больше никуда её с собой не возьмёт и что зарекалась, но нет, она добрая душа. Мы тоже пошли.
— Вот как у него получается быть таким надменным и занудным и одновременно быть нашим другом? — спросил Ладо.
— Я с ним учился ещё в школе, он всегда был таким, но и всегда выручал меня в трудные времена, — ответил я, — и даже деньгами. Белов — надёжный человек.
— Но, занудный.
— Но, занудный, — подтвердил я.
Мы свернули на Мойку, вошли в знакомое парадное, поднялись на мансардный этаж, где жил Ладо. И осели в ожидании гостей. Шёл пятый час. Уже через полчаса пришла Наташка Волхонская, следом вернулась со своих дневных брожений Дашка. Ровно в 19:05 пришёл Белов, потом Божена, Римас, Кука… Квартира заполнилась знакомыми лицами, все шумели, радовались друг другу. Константа заявился одним из последних, уже ближе к десяти, Дашка выходила из кухни, в руках она держала тарелку с бутербродами.
— Костя, это ты? Да, это ты, — она легко улыбнулась, подняв уголки губ к небесам, и Константа перестал быть неизменной величиной.
В гостиной, и в кухне, и на выходе из окна, поддержанном плоской крышей, все говорили и, несмотря на повисший в воздухе вопрос, разговоры шли на самые неожиданные темы, слышались любимые голоса. К одиннадцати тридцати я обнаружил, что Ладо исчез из квартиры.
Ладо приближался к собору, привычно перемахнув через ограждения, он прислонил ухо и стал слушать. Всё было как всегда, шум, неразбериха, но уже через полчаса что-то сильно бухнуло о врата изнутри, удар был такой силы, что в створках образовался небольшой проход — худой человек мог бы войти туда — Ладо не стал оборачиваться в поисках того, кому впору эта хрустальная туфелька, и протиснулся внутрь. Внутри было темно, звуки битвы ветром носились вокруг его головы. Чьи-то цепкие руки сразу подхватили, оторвали его от земли, потянули вверх и вдруг как-то буднично, без нервотрёпки, деликатно отпустили. Падение. Удар обо что-то мягкое, которое замедлило его полёт, чертыхнулось и шмякнулось об пол. Сверху упал Ладо. С трудом поднявшись, он потянулся навстречу полоске света, оставленной фонарями с улицы. Буквально вытолкнув себя наружу, набрал полную грудь воздуха, закружил голову и кубарем скатился вниз на мостовую. Позади надменно захлопнулись врата.