Да, значит, она такая вся искренняя и нежная, а он — деловой и расчетливый, прагматик — вспомнила слово, — но где–то там на уровне магмы (опять метафоры!) у него тоже имеются и искренность и чего только не, которые ей предстоит раскопать под завалами песка, да что ж такое, позачеркиваю сейчас все. А вообще, какая–то тут есть ассиметрия, видимо, потому что все подобные романтические сюжеты пишутся с женской стороны: то есть она будет копать в свое удовольствие, а ему в ней в это время что растапливать и взламывать? Нечего, и так вся как на ладони — если прозреет в его отношении, в первую очередь, но это не его заслуга, а то взламывать нечего было бы в нем. Да, кстати, а в мужских сюжетах получается наоборот — она сидит себе в своем фильме–нуар вся такая холодная–вредная, а он из кожи вон лезет, тоже нечестное разделение труда. А вот у Беатриче с Бенедиктом, например, все было вполне симметрично, но это потому, что оба были деловые, а другие за них все подстроили.
То есть, пусть завоевывают оба. Тогда англичанке нужен типаж погорячее, чтоб коса находила на камень, а не увязала в песке (я безнадежна). Вот только брать его негде, дефицит, как всегда. А завучу нужен кто–то прагматичного склада, дотошный, с мозгами и чувством юмора — как он сам, но где–то и с контрастом, чтобы было, что преодолевать, причем обоим.
Скажите, пожалуйста, а вот солидная разница в возрасте и непреодолимая — в статусе — как контраст и, следовательно, как препятствие случайно не подойдет? Я чисто теоретически интересуюсь. Потому что тут как раз каждому нашлась бы работка. У самой–то растапливать больше ничего не нужно, а вот против условностей и всяких там морально–нравственных норм не пойду, хоть тресни — именно потому, что все они так уверены, что я туда хожу с завидным постоянством. Обойдетесь. Назло вам буду приличной девочкой — а то, что вы в это никогда не поверите — даже к лучшему, так вам и надо, проходите всю жизнь в дурах, а я одна буду все знать и плевать на вас с высокой колокольни.
И он не пойдет, железно. Да он скорее удавится — даже в том крайне маловероятном случае, если у меня получится как–то его пробить, чего я не собираюсь делать по вышеназванным причинам, хотя и скрывать свое к нему отношение, не считая официального изюма, тоже не буду, еще чего, перед ним придуриваться. Его все равно не проймешь, да и нафиг я ему вообще сдалась.
Так что смотри–ка, все составляющие налицо…
Звонок.
Только бы родителям не звонил. А, как будто он сам будет звонить, с другой стороны. Поручит кому–нибудь, а там авось и забудут».
— Вы там еще не все заснули? Ну, вот так мы с завучем и познакомились. Для него это было скорее так, даже не прелюдия, а что–то вроде предисловия к интересной книге, которую он не собирался читать. Запустил машину, поставил галочку и выкинул из головы. А я пришла домой, бабушка на меня посмотрела и говорит: «Раскалывайся, Олька, влюбилась». У бабушки глаз–алмаз на такие штуки, но куда уж тут раскалываться. Вызвали к завучу на ковер, оказался хорошим человеком, пообещал, что прикроет, тьфу–тьфу–тьфу, вот и довольная от — наконец–то — переизбытка адеквата. И всё. Но бабушка у меня безнадежно старой закалки, так что сразу: «А сколько ему лет? А как он выглядит?» — Я прямо за голову схватилась, бабушка, фу на тебя, ну о чем ты вообще думаешь? Я тебе о завуче, а ты. Она надулась, но так, не всерьез, знаю, мол, тебя, Олька, приставать все равно бесполезно. Зато глаза хоть горят, в кои–то веки…
— А дальше?
— А дальше маятник, действительно, слегка качнулся в нужную сторону, и пошло потихоньку — хотя бы в школе — что–то меняться к лучшему. Кто–то перестал придираться, кто–то прекратил вызывать в классе, оценки улучшились, ту первую Олимпиаду одолела, как приказывали — с вопросами повезло. Даже шпана всякая вообще перестала приставать — Лиза их как–то удачно припугнула, но это совсем другая история. Только вот не шпана сдаваться пока не собиралась… А потом еще выяснилось, что Любовриса- о, забыла совсем про Любовриску — чуть не вылетела я все–таки из–за нее из школы, в самый последний момент. Сейчас расскажу. Вернее, куда там сейчас, вы посмотрите, который час вообще, ночь поздняя, всем спать срочно. (Прислушивается) Маня, а что — это он все еще долбит лодку?
— Он из нее ракетоноситель делает. Чисто по звуку сужу.
— Ща я ему устрою ракетоноситель. А вы все спать. Продолжение в следующем номере.
Пикник. Много разновозрастных дрейфующих людей. В какой–то момент мама и дочка остались одни на одеяле с остатками рождественской индюшки и чем–то сладким, чем дочка не преминула воспользоваться — правда, их то и дело отвлекают подваливающие и отваливающие родственники и знакомые, Маня в том числе.
… — Да, последняя история с той историей — но учти, что это мы опять отвлекаемся от основного сюжета. Ну что, советом завуча я воспользовалась на всю катушку, вот только цитаты не выдумывала — чтобы свести риск к нулю. Просто к каждому уроку вызубривала штук пять подходящих — так что быстро накопила фонд, которым потом жонглировала уже во что горазд. Историчка зубами скрипела, но ниже четверки действительно ставить не решалась, хотя было у нее побуждение после первичного шока выдать что–то вроде, как, мол, такая тра–та–та, как ты, может всуе поминать священные имена, но цитата из Ленина и тройка в ее системе настолько не совмещались, что хоть тихо и негодовала, а сделать ничего не могла. И так бы все мирно и продолжалось, если бы не одна дискуссия, в ходе которой… Что же мы тогда обсуждали, сдается мне, крепостное право, и кто–то там начал возмущаться, почему, мол, все просвещенные помещики — Пушкина помянули — не отпускали крестьян без всяких указов сверху. Как–то слово за слово потянулось, что вот мол, отпустили бы, да, а куда бы эти крестьяне делись — и тут, конечно, выступил кто–то из отличниц: значит, мол, надо было не только крестьян отпускать, но и землю им раздавать. Насчет крестьян я не возражала, а вот земля меня вдруг зацепила, так что не выдержала и ляпнула, что, мол, отдавать тем же крестьянам в аренду было бы попрактичнее, все же одно дело люди, а другое — собственностью кидаться. И тут как пошло–поехало про «надо делиться»… — вот, думаю, дернуло меня, Голос Америки что ли переслушала, что забыла, где живу. А историчка уже в раж вошла — радость–то какая после цитатной абстиненции: У тебя, мол, дегенеративное мышление, какая–такая собственность, у нас все общее, вот, докатились, — чуть было про гласность с перестройкой не сказала нехорошее, но обратно испугалась, — и достижения социализьма еще слава богу никто не отменял, и кто из нас не надеется, дети, что доживет еще до того времени, когда от каждого будет по способностям и каждому по потребностям — а кто не надеется, тому лечиться пора — причем давно… Ну и все в таком духе. И тут я опять не выдержала — как черт вселился. Дождалась паузы и говорю: Знаете, Любовь Борисовна, а я действительно хожу к психологу. И вот он мне для восстановления душевного здоровья прописал завести домашнее животное, лучше всего маленькую собачку. Купить собачку у меня денег не хватает, а раз у нас все общее и собственности нет, отдайте мне своего пекинеса, у меня ведь в нем по состоянию здоровья бОльшая потребность. — Да, вот-с, подростковое хамство. Сейчас этим никого не удивишь, а тогда — ну хорошо, Мань, в нашей культурной школе — ой–ей–ей. Прямо шкурой ощущала Светкино безмолвное «блиииииин».
— Выгнала, небось, из класса?
— Выгнала. И до конца года, говорит, можешь, вообще не появляться. А в будущем году тебя здесь не будет, это я тебе гарантирую, несмотря на все твои Олимпиады. Или ты в этой школе остаешься, или я. И пошла я домой в твердой уверенности, что все, придется таки искать училище попристойнее. Вот тот же кулинарный техникум, например, чем плохо? Нафиг действительно эту школу с высшим образованием, ничего меня тут по сути не держит, а заниматься и сама смогу, зато чем хочу. Разве что перед завучем теперь неудобно — а с другой стороны, всего одной медалисткой меньше, не велика потеря. И потом опять же — пока я ученица, ничего мне с ним точно не светит, а вот выучусь быстренько в своем кулинарном техникуме, встретимся мы с ним как–нибудь случайно на улице, зазову его домой, накормлю каким–нибудь фуа–гра с профитролями, и все — он мой навеки. Бросит жену и детей — тем более дома его все равно не кормят, судя по внешнему виду, что это тогда за дом такой?