- Не говори так, будто обвиняешь меня! - глаза Падме пылали праведным гневом. - Я всю жизнь прослужила Республике - и я должна была молча смотреть, как Палпатин превращает ее в эту... эту омерзительную карикатуру на государство, где все решается словом диктатора, а любого, кто посмеет выступить против него, могут запросто упрятать в застенки Сенатской СБ?! Я не хочу жить в такой Республике, Энакин. Не хочу, чтобы наши дети...
- Не хочешь, чтобы наши дети - что? Родились?! - рявкнул Энакин, не выдержав. Падме испуганно отшатнулась, но он схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул, надеясь хоть немного привести в чувство. - Ты хоть понимаешь, во что влезла?! Ты в войну ввязалась, а не в очередные сенатские дебаты - а на ней, я тебя удивлю, и убить могут! О Республике она думает... а о том, что тебе рожать со дня на день, подумать не хочешь?!
- Энакин, пожалуйста... - Падме мягко коснулась его щеки - и он тут же перехватил ее ладонь и крепко сжал.
В тот момент Энакин был как никогда близок к тому, чтобы схватить ее в охапку и закинуть в "Нубиан" - а там проложить маршрут хоть до того же Татуина, лишь бы подальше от Корусканта.
- Что "пожалуйста", Падме? - спросил он уже спокойнее, не давая ей ни отстраниться, ни даже отвернуться. - Тебе нельзя оставаться на Корусканте, как ты не понимаешь?! Ты слышала Айсарда. Я не удивлюсь, если твоих подельников арестуют прямо в зале Сената, и никто слова против не скажет. И как долго после этого вы с Органой будете оставаться на свободе?
- Он не посмеет! - горячо возразила Падме, но от Энакина не укрылось, как она вздрогнула от его слов. - Роланд... Роланд Артемиус поможет нам. Как глава Департамента юстиции он сможет помешать Айсарду, обвинить его в фальсификации дела, потребовать проверки обвинений... это даст нам время, чтобы сбежать.
Энакин покачал головой:
- Бежать нужно прямо сейчас, пока не стало слишком поздно. Вам все равно не победить на чрезвычайной сессии. Только не после такого, - он выразительно кивнул на голоэкран. - Вы ничего не добьетесь.
Сенатор Амидала и не думала сдаваться - напротив, лицо ее приобрело такое решительное и одухотворенное выражение, с каким она обычно держала речь в Сенате.
Вернейший признак того, что Падме не желает ничего слушать.
- Ты не понимаешь, Эни. Как можно сбежать в такой момент? Пойми же, народ Республики должен верить нам! Кто станет слушать продажных трусов? Жалких предателей, сбежавших при первой же опасности?
Она упрямо мотнула головой, отбрасывая за спину копну каштановых волос.
- Мы должны уйти так, чтобы нас услышали. Чтобы все знали, за что мы боремся на самом деле - и против какого зла. Уйдем сейчас - и Палпатин останется в сознании народа невинным мучеником, а его приспешники - борцами за правое дело. Нет, такого подарка они от нас не получат!
- Падме...
- Что - Падме? - она с вызовом вскинула бровь и отстранилась, с неожиданной силой вырывая ладонь из его хватки. - Ты думаешь, я не знаю, насколько это опасно? Думаешь, я глупый ребенок, решивший поиграться в большую политику? Я взрослая женщина, Эни, и не первый год работаю в Сенате. Я прекрасно понимаю, во что ввязываюсь... и во что втягиваю народ Набу, - со вздохом закончила Падме, неожиданно помрачнев, но глядя на мужа все так же твердо. - Но это мой долг, пойми. И иначе я не могу.
Энакин сжал кулаки в бессильной ярости. Его жена, мать его будущего ребенка, со всех ног неслась навстречу гибели - а он ничего не мог поделать! Потому что сейчас одного лишь взгляда на нее хватало, чтобы понять: она не отступится. Голову сложит за свое дело и ребенка погубит, но назад не повернет.
- Энакин, любимый, - Падме снова прильнула к нему. Обвила руками шею, пристроила голову ему на грудь. - Пойми меня... пожалуйста, пойми. И поверь: все будет хорошо. На Набу мы будем в безопасности...
"До тех пор, пока в сектор Хоммел не нагрянет флот Палпатина. Очень неудобно покрывать мятежницу под угрозой орбитальной бомбардировки".
- ...к тому же меня будут защищать рыцари Ордена. И я даже знаю, кто именно, - заглянув ему в глаза, Падме вымучила игривую улыбку - но у Энакина даже на это притворство не было сил.
Под его пугающе серьезным взглядом наигранная улыбка Падме увяла, как цветок-однодневка с наступлением ночи.
- Я сделаю все, чтобы защитить вас с малышом, Падме. Обещаю, - сказал он твердо и поцеловал жену в макушку. Впрочем, ни поцелуй, ни нежные объятия не могли сделать молчание, повисшее между ними, хоть чуточку теплей.
"Я сделаю все ради тебя, родная. Все, что потребуется..."
"...даже если это не придется тебе по душе".
Энакин молча кивнул своим мыслям.
Ее жизнь - высший приоритет для него. Честь, совесть, свобода... без нее они не значат ровным счетом ничего.
* * *
С того злополучного разговора время потекло для Исанн как-то странно: минуты ползли медленно-медленно, точно мухи с оторванными крыльями, а вот часы, напротив, сменяли друг друга со сверхзвуковой скоростью. Половина восьмого вечера, восемь, десять, половина полуночи... каждый раз, когда девочка бросала взгляд на экран будильника, оказывалось, что перспектива неприятной беседы с отцом стала еще ближе. Как бы сильно его ни задержали дела, ночью он обязательно вернется - и обо всем узнает. О ее побеге, о встрече с Мотмой... телохранитель ему все расскажет.
"Тоже мне, защитник! Мог бы увести меня сразу же, как только Мотму увидел. Или вообще не выпускать из дома. Но нет, надо было сидеть в сторонке и наблюдать... он что, без прямого приказа и пальцем не шевельнет? Надеюсь, папа хоть немного сорвет зло на нем, прежде чем за меня взяться".
Исанн сердито сдула упавшую на лицо прядку волос. Что и говорить, неприятности ее ждали крупные... зря она, наивная, думала, что так ловко все провернула с побегом. Наверное, из центральной корускансткой тюрьмы было бы проще сбежать, чем из этого дома, где у каждой двери - охрана, а на каждом углу по скрытой камере.
Странно, что маму не приволокли назад в тот же день, когда она вздумала бросить семью. Вот уж вряд ли отцу никто не доложил, что его супруга собралась куда-то посреди ночи, да еще и с вещами...
"Если это вообще правда. Откуда мне знать, что все было именно так?"
Исанн не нравились подобные мысли. От них бросало в дрожь, а в груди становилось так холодно и тяжело, будто там поселился здоровенный жирный слизень. Девочка старательно отгоняла их, но результат почему-то выходил прямо противоположный: чем упорнее она запрещала себе думать об ужасах, которые наговорила ей Мотма, тем настойчивее они лезли в голову.
Исанн, разумеется, понимала, что верить врагу - глупо. А уж тем более сенатору! Это же скользкие твари, которые только тем всю жизнь и занимаются, что лгут и выдумывают всяческие ухищрения, чтобы добиться своего... но все-таки, все-таки...
" Габриэлла как только н и объясняла следы побоев... б ыла бы чуть посмелее, и кто знает - может, все закончилось бы для нее по-другому " .
Девочка машинально коснулась синяка на щеке. Все еще болел, зараза... а может быть, маме тоже доставалось? Кто знает, что она прятала под толстым слоем косметики и закрытыми платьями...
"Ну, допустим, что-то такое могло случиться раз или два. И что, это повод вот так вот сбежать? Подумаешь, пара синяков... а большего и быть не могло. Если бы папа действительно ее избивал, я бы знала. Такое не скроешь. И вообще, не мог он! Не мог..."
Внутренний голос прозвучал до отвращения жалко и плаксиво. Исанн аж зубами скрипнула, настолько маленькой, глупой и беспомощной она себя почувствовала. "Не могло такого быть - просто потому что не могло!" - так рассуждают малявки, еще и думать толком не научившиеся. Ей бы найти какой-нибудь серьезный аргумент - такой, что разнес бы ложь Мотмы, как орудия "Виктории" разносят суденышки космических разбойников...