Но чудодейственный аргумент находиться не спешил, и это приводило Исанн в состояние, граничащее с тихой паникой. Она привыкла, что в обмане всегда есть нечто такое, что выдает его с головой - логические неувязки, например, или подозрительное поведение лгуна... а вот в словах Мотмы ничего такого найти не получалось. И даже наоборот: как бы девочка ни старалась, она не могла ничего толком опровергнуть.
Ее родители действительно постоянно ссорились. Исанн часто слышала, как мама, рыдая, называла отца "чудовищем" и "мерзавцем", угрожала уйти от него, если он не порвет со своей работой... ей никогда не нравилось, чем занимается ее муж, а тут еще и Мотма масла в огонь подливала: вешала подруге на уши эту ложь про "зверства" канцлерского режима, а та и рада верить!
"А потом папе истерики закатывала, будто ему и без того забот не хватало. Конечно, он не стал искать ее, когда она сбежала. Зачем? Снова себе нервы портить?"
Исанн с тяжелым вздохом откинулась на подушку, принявшись сосредоточенно рассматривать потолок. Дышать было по-прежнему тяжело, и от объяснения, в которое она свято верила все эти два года, легче не стало. Оно больше не казалось таким убедительным, как прежде.
"Папе тяжело пришлось после того, как она исчезла. Его даже в убийстве пытались обвинить... глупости, конечно. Он бы никогда так не поступил. Но разве нельзя было найти ее, чтобы типы вроде Артемиуса подавились своими обвинениями? Тогда бы все проблемы решились быстрее и проще".
В том, что отец не смог бы найти собственную жену, Исанн сильно сомневалась. Значит, не захотел искать...
"...а может, просто искать было уже некого?"
Исанн хотелось дать себе по голове - со всей силы, чтобы все эти мерзкие мысли вылетели и больше никогда не возникали. О чем она только думает?! Неужели поддалась на провокацию Мотмы? Она же лгала, это как день ясно!
"Но тогда почему мама ни разу не связалась со мной? Если ей казалось, что папа - ужасный человек, почему она оставила меня с ним? У дедушки есть и деньги, и влияние, он смог бы поддержать ее в суде... неужели она действительно так боялась папу? Но почему? Он же не изверг какой... и не жестокий... ну, по крайней мере, не к родным..."
Исанн категорически не нравились на эти вопросы - потому что история, рассказанная отцом, ответов на них не давала. Как и на множество других. Например, откуда у мамы появились те страшные синяки на запястьях? Почему она часто плакала навзрыд, когда думала, что ее никто не видит? Почему после ее побега отец поседел так, будто за одну ночь постарел на десять лет?
Нет, здесь явно было что-то нечисто. Отец скрывал от нее правду - может быть, потому что тогда Исанн была совсем малышкой и многого не понимала. А может...
"А может, правда слишком ужасна, чтобы ее раскрывать?"
Перевернувшись на бок, девочка уткнулась лицом в подушку. Помолотила по ней кулачком, представляя, что бьет ножом Мотму... легче от этого, правда, не стало. Она как была маленьким, беспомощным и окончательно запутавшимся ребенком, так им и осталась.
Исанн ненавидела себя за это. Она же гораздо умнее и взрослее своих сверстников - а значит, не должна вести себя как малявка. Была бы взрослой и умной - не хотела бы свернуться калачиком под одеялом и постыдно разреветься от страха и отчаяния. Ей следовало относиться ко всему спокойнее...
"К чему?! К тому, что моя мама пропала без вести? К тому, что мой папа мог... убить ее?"
Ведь мать этого боялась. Исанн помнила, как родители разругались когда-то, и она сказала...
" Я говорю как изменница? Якшаюсь с заговорщиками? Так что же ты медлишь? Делай свою проклятую работу! Что? Я несу чушь? Разве? Тебе ничего не стоит одним приказом лишить жизни сотню разумных - так чем я лучше?! "
"Это ничего не значит! Всего лишь очередная мамина истерика, только и всего. У нее сдавали нервы. Она была не в себе... иначе зачем ей нужно было ездить в больницу? И это успокоительное, которое она постоянно себе колола..."
Стоп. Больница? Успокоительное? Откуда она все это помнит? Или не помнит?
Исанн помотала головой. Чертовщина какая-то! Уже второй раз за день. В кафе случилось что-то подобное: будто ей показали очень яркую картинку и тут же убрали, прежде чем она успела толком что-либо рассмотреть. Только какие-то несвязные фрагменты в памяти и остались.
Девочка вцепилась в подушку зубами, сдерживая бессильный вой. Ее всю трясло, щеки лихорадочно горели, голова разболелась со страшной силой... наверное, она простудилась сегодня. Да, точно. Иначе почему в голову лезет весь этот бред?
Завтра ей наверняка станет лучше. Завтра она только посмеется над своими страхами и все забудет... забудет... ничего не было...
Исанн вздрогнула. Затаив дыхание, инстинктивно сжалась, прислушиваясь к тишине.
Наверное, у нее действительно жар. Не могла же она действительно слышать чужой голос? Тихий такой, будто доносящийся издалека...
"Все хорошо. Забудь об этом. Этого не было. Ты спала, и тебе приснился страшный сон. Все хорошо".
Может быть, Исанн просто убеждала сама себя. Но почему она слышала этот голос будто со стороны? Почему он был мужским? Да еще и казался смутно знакомым...
Но откуда? Что все это значит? И где отец? Почему его вечно нет дома именно тогда, когда он так нужен?!
У Исанн накопилось столько вопросов... и ей нужны были ответы. Какими бы они ни оказались. Пускай страшными - главное, чтоб честными. Ей надоело быть маленькой глупой девочкой, которой никогда не говорят правду. Неужели отец не может понять, что от лжи ей становится только хуже?!
А еще ей срочно требовалась таблетка от головной боли. Виски раскалывались, будто в них гвозди забили... но сил, чтобы встать и подойти к аптечке, не было. Страшно хотелось спать... но нельзя. Нужно было дождаться отца. Расспросить его обо всем...
Какое-то время девочка пыталась бороться со сном - но проиграла именно в тот момент, когда ей показалось, что еще чуть-чуть, и кусочки головоломки сами встанут на место. В памяти хороводом закружились события, казалось бы, напрочь забытые - но вскоре они перестали чем-либо отличаться от горячечных сновидений.
Вернее, кошмаров.
"Этого не было . Спи ".
* * *
Дела задержали Арманда еще на несколько часов. Домой он вернулся ближе к утру, уставший как собака: времена, когда он мог запросто работать по двое суток кряду, держась на кафе и энергетиках, безвозвратно ушли вместе с его молодостью. Сейчас ничто не могло порадовать его сильнее, чем возможность забыться сном и хотя бы ненадолго выбросить из головы проблемы галактического масштаба и сопутствующий ворох мелких неурядиц.
Вряд ли Арманд мог рассчитывать больше чем на пару-тройку часов. Кризис вступал в острейшую, безумнейшую свою фазу - самое время для припрятанных в рукавах козырей, грязнейших ударов и отчаянных ходов. Какая-нибудь неприятная неожиданность, сродни той, что он сам устроил мятежным сенаторам, могла свалиться на него и союзников в любой момент.
Не успел он об этом подумать, как с софы у дальней стены холла поднялся рослый, бритый наголо мужчина. Иргэм Джейс, телохранитель его дочери.
- Добрый вечер, сэр. Разрешите обратиться? - правая рука Джейса чуть дрогнула: явно собирался отсалютовать по-уставному и запоздало вспомнил, что уже не числится в войсках ССБ. Все-таки после двадцати лет службы в спецназе трудно освоиться с гражданскими порядками.
- Разрешаю. В чем дело? - резко спросил Арманд, уже предчувствуя неладное.
Джейс никогда не обращался к нему без насущной необходимости. Важных вопросов, которые требовали внимания начальства, для матерого вояки существовало ровно три: потенциальная угроза, непосредственная угроза и ликвидированная угроза.