- Сибилла, - положив ладонь женщине на плечо, он строго посмотрел ей в глаза. - Никакой "стресс" не может быть оправданием тому, что девочка натворила. Исанн не просто нарушила прямой запрет - она сознательно подвергла опасности свою жизнь, прекрасно понимая, что ее похождения могут плохо закончиться. Это нельзя оставлять безнаказанным.
- Я понимаю, сэр. Прошу вас лишь обойтись без... крайностей. Исанн - ребенок с очень сложным характером и, боюсь, хрупкой психикой. Прошу, не усугубляйте ее состояние...
- "Ее состояние"? Хотите сказать, девочка страдает психическими отклонениями?
Под холодным и очень, очень внимательным взглядом работодателя Сибилла невольно вздрогнула.
- Нет, сэр, - проговорила она тихо, нервно сглотнув. - Я вовсе не это имела в виду...
- В таком случае вынужден вам напомнить, что контролировать ее "сложный характер" - ваша работа. Работа, с которой вы в последнее время справляетесь не без нареканий. Надеюсь, вы не намерены и дальше усугублять свое положение грубым нарушением субординации?
Лицо гувернантки дернулось, будто ей залепили пощечину. Губы сжались в тонкую, недовольную линию.
- Прошу прощения, сэр. Я не хотела показаться навязчивой.
- Извинения приняты, мадам Дереле. А теперь позвольте мне увидеть дочь.
Сибилла почтительно склонила голову и отступила. Вид у нее был скорбный, словно у матери, вынужденной отдать на растерзание родного ребенка. Поднимаясь на второй этаж, Арманд спиной чувствовал ее осуждающий взгляд.
"Хорошая она все-таки женщина. Возможно, даже слишком хорошая для моего чертенка. Неудивительно, что Исанн совершенно распоясалась под ее присмотром: некоторые дети напрашиваются на неприятности лишь затем, чтобы проверить, как далеко им позволят зайти".
В который раз он пожалел, что Исанн не родилась мальчиком. Парнишке с таким характером было бы куда проще найти место в жизни... и вправлять мозги с помощью ремня мальчику куда легче. А с девочкой... с девочкой тяжелее. Каждый раз приходится бороться с иррациональным желанием немедленно простить и приласкать эту маленькую паршивку, умело прикидывающуюся невинным ангелочком.
У порога детской он остановился. То ли предчувствуя бурю, то ли в знак глупого подросткового бунта Исанн заперла дверь. Арманд не соизволил постучать - просто провел ключ-картой по электронному замку.
В комнате царил полнейший бардак. Валялась на полу вываленная из шкафа одежда, содержимое распотрошенной школьной сумки ровным слоем усеивало ковер; под ногу чуть не попалась дорогая фарфоровая кукла, которую Арманд подарил дочке на день рождения где-то года три-четыре назад. С выдранными золотистыми локонами и раздробленной наполовину головой.
Сама виновница беспорядка сидела на постели, закутавшись в одеяло и глядя на Арманда затравленным волчонком. В руках она сжимала то ли планшет, то ли книгу, то ли тетрадь - разглядеть толком не удалось, потому что девочка поспешно спрятала вещицу под скомканное покрывало.
Она казалась не просто напуганной - нездоровой. Эти ее покрасневшие глаза, бледное лицо, на которое падают нечесаные волосы...
- Итак, Исанн, ты ничего не хочешь мне сказать? - спросил он строго, ничем не выдав зарождавшегося беспокойства.
Габриэлла точно так же дичилась, когда безумие начало брать верх над самообладанием. Так же жалась к стене, когда он приближался к ней. Так же молчала, глядя на него широко распахнутыми глазами.
"Этого не может быть. Исанн здорова. Напугана, только и всего".
- Я задал тебе вопрос, девочка. Что все это значит?
Арманд попытался схватить ее за подбородок, но Исанн вывернулась из-под его руки. Вскочив с постели, шустро отпрыгнула в сторону.
- Ничего! - с вызовом выпалила она. - Тебе-то какая разница? Ты же наказывать меня пришел, да? Вот и доставай ремень, нечего тянуть! А бардак я уберу, как ходить смогу.
У нее тряслись губы. Глаза, испещренные красными прожилками, смотрели нагло и в то же время - испуганно. Казалось, девочка вот-вот разревется.
Арманд подошел к ней и крепко схватил за плечи. Хорошенько встряхнул, даже не обратив внимания на то, что Исанн рванулась из его рук.
- Прекрати истерику. Или мне успокоить тебя пощечиной?
- Мне плевать! Не в первый раз! - девочка упрямо мотнула головой, отбрасывая волосы за спину и нарочно подставляя щеку для удара. Ту, на которой все еще красовался синяк... да, он определенно приложил ее крепче, чем собирался.
Но гораздо больше Арманда волновала дрожь, бившая ребенка. И злость в ее глазах - беспомощная злость затравленного, напуганного звереныша, готового все зубки переломать, но живым в руки не даться.
Вряд ли ее так пугало наказание за глупую выходку: экзекуции она обычно переносила спокойнее и никогда не пыталась хамить - чтобы положение не усугублять.
Похоже, вчерашний сон и задушевные разговоры с Мотмой все же не прошли для нее даром.
Тяжело вздохнув, Арманд перенес дочь на кровать. Усадил рядом с собой и приобнял, пытаясь успокоить и в то же время - не дать вырваться.
- Угомонись. И потрудись объясниться, что с тобой происходит. Что тебе напела Мотма, что ты начала вести себя так глупо и безобразно?
Исанн молчала, закусив губу и глядя на отца зло и обиженно. Шумно засопела, пытаясь справиться с душившими ее слезами. Видимо, твердо решила изображать партизана на допросе.
- Почему ты пыталась сбежать?
Молчание, попытка отползти подальше.
- Из-за чего устроила истерику?
- Отстань от меня!
Рука взметнулась практически на автомате. Девочка зашипела сквозь стиснутые зубы, получив увесистую затрещину.
"Вот же упертое создание..."
Арманд не знал, что с ней делать. Точно так же у него опускались руки при истериках Габриэллы. Он мог расколоть пленника на допросе. Мог так повести разговор, чтобы собеседник невольно поведал ему то, что хотел бы сохранить втайне. Многое мог. Но, оказывается, был совершенно безоружен перед вздумавшей играть в молчанку маленькой дочерью.
Что эта девчушка себе вообразила? С ее-то буйной фантазией и пронырливостью она могла такого надумать, что самые скандальные проститутки пера подивились бы красочному сюжету.
На ум пришла записная книжка, которую Исанн поспешила спрятать от него. Арманд не имел привычки копаться в личных дневниках маленьких девочек, но раз уж она отказывается говорить...
Дочь дернулась как от удара, когда он вытащил из складок покрывала потрепанный ежедневник. Вскинулась и подобралась, будто вознамерившись отобрать вещицу, но тут же раздосадовано мотнула головой. Украдкой отползла подальше, на самый край кровати, и вновь впилась в отца этим злобно-напуганным взглядом. Действительно, одичавший зверек. Того и гляди, набросится.
С первой же страницы Арманд почувствовал, как неприятно холодеют кончики пальцев. Страницы были исписаны изящным, немного вычурным почерком Габриэллы - который, впрочем, очень скоро переходил в сумбурные, практически нечитаемые каракули. И все же - достаточно разборчивые, чтобы понять смысл написанного.
Он не знал, что Габриэлла вела дневник. Слуги докладывали ему, что госпожа часто запирается в гардеробной и проводит там от нескольких минут до полутора часов, но Арманду претила сама мысль устраивать обыск среди нарядов и безделушек жены. Ограничился лишь сканированием на подозрительную электронику и на том успокоился, сочтя это очередным чудачеством супруги, психическое состояние которой ухудшалось день ото дня.