Он хихикает, когда я кладу на прилавок маленький подарочный пакет. Ее внимание переключается с него на меня. — Тебе не нужно было ничего мне дарить.
— Он маленький. На самом деле почти ничего.
Макс наклоняется и вытаскивает темно-желтую салфетку из верхнего отделения пакета.
— Ты молодец, Баг, — подбадривает Миллер, засовывая в нее руку.
Я наблюдаю за ней, пока она рассматривает фотографию в рамке. Ее лицо меняется, она проводит языком по внутренней стороне щеки, а глаза на мгновение обретают блеск. Она не сводит с него глаз, и когда моргает, скатывается первая слеза.
— Дом…
Она продолжая смотреть на фотографию. Это фотография, которую Исайя сделал пару недель назад. Мы на диване в гостиной, Макс дремлет на ней, а она использует мое бедро в качестве подушки. Ее шоколадно-каштановые волосы рассыпаются по моим ногам, и я кладу руку ей на голову, глядя на нее сверху вниз, как будто она лучшее, что я когда-либо видел.
— Ммм, грустно, — говорит Макс, указывая на слезу, скатившуюся по ее щеке.
Она вытирает их. — Нет, детка. Мне не грустно. Я счастлива. Я просто плачу, потому что я так сильно люблю тебя.
Черт. Сейчас я начну плакать.
Как, черт возьми, это может закончиться уже завтра?
Я прочищаю горло. — У меня есть такая же фотография в рамке для комнаты Макса.
И для меня.
— И в пакете есть открытка.
Миллер бросает на меня невозмутимый взгляд, как будто говоря, что одного раза заставить ее поплакать сегодня было достаточно. Она усаживает Макса на стойку, а сама снова лезет в пакет и достает поздравительную открытку.
Это просто, в этом нет ничего кричащего или экстраординарного, но внутри Макс водил по открытке зелеными и оранжевыми мелками. Оно покрыто его каракулями, и в самом низу я подписал ее за Макса.
С днем рождения, Миллер.
Я люблю тебя.
С любовью, Макс
Она издает смешок. — Ты сделал это для меня? — спрашивает она моего сына. — Спасибо тебе, Баг. Это прекрасно. Я собираюсь сохранить его навсегда и смотреть на него всякий раз, когда буду скучать по тебе, а это будет происходить постоянно.
Я наблюдаю за ней, пока она наблюдает за моим сыном. Она проводит рукой по его волосам, ее внимание возвращается к своей открытке.
— Спасибо.
Эти слова адресованы мне.
— С днем рождения, Миллс. Надеюсь, это твой лучший день рождения.
Она поворачивается ко мне. — Это так и есть. Благодаря вам двоим.
Обычно мы не ложимся спать вместе. Если я прихожу домой вовремя, я укладываю его, а если я все еще на поле, Миллер укладывает его спать. Но сегодня, поскольку это ее последняя ночь здесь, мы оба идем в его комнату.
Я меняю ему подгузник, одеваю его в пижаму и быстро чищу его маленькие зубки, но передаю его Миллер, чтобы именно она укачала его, пока он не уснет. Она проведет с ним всего час или около того завтра, прежде чем отправиться в путь, так что я дам ей сегодня столько времени, сколько она захочет.
Они вместе садятся в кресло-качалку, а я стою у двери, наблюдая, пытаясь запечатлеть этот образ в своей памяти.
Макс так близок к тому, чтобы отключиться на ночь, что она даже не достает книгу, чтобы почитать. Она просто прижимает его к груди, откидываясь на спинку стула. Ее лицо искажено мукой, она знает, что это последний раз, когда она собирается сделать это с ним. Ее брови нахмурены, подбородок немного подрагивает.
— Миллер, — шепчу я, но она отмахивается от меня, как будто хочет почувствовать печаль, погрузиться в нее и позволить ей поглотить ее.
Макс медленно поднимает голову с ее груди, чтобы посмотреть на нее, и она находит в себе силы улыбнуться ему. Его мизинец тянется прямо к ее кольцу в носовой перегородке, осторожно прикасаясь к нему.
— Я люблю тебя, Макс. — ее голос едва слышен.
— Ммм, — напевает он ее имя, касаясь ее лица так нежно, как только может.
— У тебя почти получилось. Однажды я услышу, как ты произносишь мое имя. Но убедись что твой папа запишет это для меня, когда ты это сделаешь.
Он смотрит прямо на нее, его ледяные голубые глаза сверлят ее, и нет абсолютно никакого недопонимания, когда он говорит: — Ммм… мама.
Лицо Миллер вытягивается. — Что ты сказал?
— Мама.
Макс ухмыляется, он так горд собой за то, что произнес имя, которое, как я теперь понимаю, он пытался произнести неделями. — Мама! Мама!
Голова Миллер поворачивается в мою сторону. Она находится на грани эмоционального срыва, держа на руках моего сына, который смотрит на нее так, словно все недостающие кусочки головоломки в его жизни были собраны обратно.