— Как ты… — она замедляется.
— Папка в твоём телефоне, — говорю я сквозь зубы. — Тебе следовало переместить её в скрытые папки.
— Я не ожидала, что кто-то будет лазить в моём телефоне, — говорит она натянуто.
— Я не специально лез в нее. Я случайно нажал. И что, мне нужно было притворяться, что я не увидел фото твоего побитого лица?
— Это… это был просто синяк под глазом.
— Просто...что? — Я останавливаюсь, делаю успокаивающий вдох. Я снова сжимаю рулевое колесо, прежде чем медленно отпустить руки. — Дай мне увидеть это снова.
— Зачем?
— Потому что я только пролистал сообщения. И я думаю, что будет проще прочитать это, а не слушать, как ты рассказываешь, потому что я чертовски не в себе сейчас и...
— Хорошо, я понимаю, — она прерывает, дрожащими руками передавая мне телефон.
Моё сердце колотится в груди, когда я снова читаю всё это. Диана всё задокументировала. Всё, что я могу понять, это то, что это произошло после работы. Перси пришёл после её смены. Провёл её домой.
И, черт возьми, ударил её.
Он положил свои грязные, жалкие руки на неё и...
Я снова вздыхаю. Успокойся.
В его сообщениях он продолжает настаивать, что это был рефлекс. Инстинкт. Но я видел фото её лица. Я видел её синяк вживую. Это не было инстинктивно. Это был больной ублюдок, который причинил страдания беззащитной женщине.
Диана задокументировала каждое сообщение, в котором он признается, что напал на неё. Но он продолжает обвинять её, говоря, что она толкнула его.
— Ты трогала его? — спрашиваю я хмуро.
Её лицо полностью опускается.
— Я ничего не делала. Он схватил меня за руку, и я попыталась оттолкнуть его.
— Он схватил тебя вот так? — спрашиваю я, протягивая руку через центральный подлокотник и захватывая её за предплечье. Аккуратно, но твердо.
— Он схватил тебя так?
Она кивает.
— А что ты сделала?
Своей другой рукой Диана толкает меня в плечо.
— И тогда он ударил тебя в лицо. — Гнев снова накапливается. — Это была его реакция на то, что ты толкнула его в плечо?
— Да.
Между нами наступает пауза.
— Почему, черт возьми, ты не пошла в полицию?
Она вздрагивает.
Я немедленно сдерживаю свой гнев.
— Прости. Нет, Диксон, прости. Это не твоя вина. Это его вина. Я… — Я слышу, как пульс стучит у меня в ушах. — Я не понимаю, почему ты не сообщила об этом. Почему ты соврала и сказала, что получила травму в лагере для чирлидеров? Черт возьми, ты говорила, что получила удар локтем в лицо.
— Потому что это стыдно!
Её голос дрожит. Так же дрожит и кусочек моего сердца. Я никогда не видел Диану такой разрушенной. Она сидит на переднем сиденье, полностью лишённая уверенности, которую я так полюбил, слёзы катятся по её щекам.
— Это не я, хорошо?
— Что это значит?
— Это значит, что я могу о себе позаботиться. — Её голос дёргается. — Ты слышал истории, которые мой отец рассказывал тебе. Я та, кто даёт отпор. Я не та, кто получает удары от мужчины, ясно? Я не сообщила об этом, потому что не могу быть такой женщиной.
— Малышка. — Я расстёгиваю свой ремень безопасности, затем наклоняюсь, чтобы расстегнуть её. — Подойди сюда.
— Нет. — Она пытается отвернуться от меня.
— Подойди сюда, — повторяю я, тянувшись к ней.
На этот раз она не сопротивляется. Она садится ко мне на колени и прячет лицо в моём шее. Мы сидим так на парковке у общежития, я крепко держу её, пока едва сдерживаемый гнев кипит в моей крови.
Диана выпрямляется, её лицо, залитое слезами, разрывает моё сердце.
— Я сильная, — бормочет она. — Я непобедимая, а какой-то мудак ударил меня на тротуаре. Я не могу идти в полицию.
— Можешь. И должна, — говорю я твёрдо.
Она кусает нижнюю губу, которая всё ещё дрожит.
— Тебе нужно это сделать, Диксон. Ты не можешь позволить ему уйти. И я думаю, что в глубине души ты хочешь это сделать.
Слёзы снова блестят в её глазах.
— Ты хочешь. Поэтому ты сохранила эту папку на своём телефоне. Ты задокументировала то, что он сделал, и сохранила это, потому что знала, что это может понадобиться. На самом деле, нет, ты знала, что это должно быть использовано.
Диана снова начинает плакать, дрожащая в моих объятиях.
— Я не могу идти в полицию. Мой папа узнает...
— Ты права. Он узнает. И когда он узнает, он, вероятно, будет так же злой, как я. Но он любит тебя. И он поймёт, так же как и я, что ты ничего не сделала плохого.
Её зубы скрипят о её губу.
— Я его спровоцировала.
— Ты не провоцировала его. Ты рассталась с ним и сказала, чтобы он оставил тебя в покое. Он последовал за тобой на работу и напал на тебя. Всё, что тебе нужно сказать полиции. Поверь мне, никто не будет обвинять тебя или думать, что ты что-то сделала, чтобы вызвать то, что произошло.
— Его адвокат, если мы пойдём в суд. О боже. — Паника в её глазах. — Я не пойду в суд, Шейн. Я не буду давать показания.
— Сомневаюсь, что это вообще дойдёт до суда, — уверяю я её. — Я гарантирую, что он пойдёт на соглашение. Я жестом указываю на телефон, который я уронил в подстаканник. — У тебя есть фотографии. У тебя есть сообщения. Его собственные слова, признающие это. Это — выигрышное дело.
— Конечно, ты так говоришь сейчас, а потом, вдруг, год, или сколько времени это займёт, будет потрачено на разбирательство. — Она издает отчаянный звук в горле. — Я не хочу, чтобы он был в моей жизни больше.
— Я тоже не хочу, чтобы он был в твоей жизни, — говорю я мягко, касаясь её подбородка и заставляя её посмотреть на меня. — Но позволь задать тебе вопрос: хочешь ли ты, чтобы он нашёл новую девушку? Потому что, если его новая девушка рассердит его, и тогда он ударит её и оставит ей синяк?
Что-то вспыхивает в её глазах. Думаю, это гнев.
— Да, — подталкиваю я. — Хорошо. Злись, детка. Ей нужно злиться. — Ты не сделала ничего плохого. Ты не приглашала его. Ты не заслуживала этого. И тебе нужно сообщить об этом. Если ты это сделаешь, я обещаю, что пойду с тобой. Я отвезу тебя в полицейский участок в Хейстингсе прямо сейчас и не уйду от тебя. — Я глажу её щёку. — И если хочешь, я буду там, когда ты поговоришь с твоим папой. Но это не то, что можно замести под ковер и...