Я открываю глаза и вижу над собой лицо бабушки. Она стоит, наклонившись, и для устойчивости упирается руками в согнутые колени. Пахнет мхом и прелыми листьями. Спине холодно и мокро. Я вспоминаю, что свалилась от ужаса прямо в лужу у бочки под водостоком. Рядом со мной по стене веранды сплошным ковром вьется багрово-сентябрьский дикий виноград.
— Все собрались и ждут только тебя уже полтора часа. Вставай, хватит валяться, — приказывает бабушка.
Встаю, взявшись за края переполненной бочки. На темной поверхности воды, распластавшись и уже еле двигая уставшим телом, плавает полудохлая лягушка. Я подхватываю ее ладонью снизу за брюшко, опускаю на землю, быстро осматриваюсь, отжимая свою капающую короткую косицу. Пакета нигде нет. Он точно стоял вот здесь, на лавочке, не могло же мне это просто почудиться! Он мог упасть на траву вместе со мной. Но его нигде нет.
— А ты не видела… — Пошатываясь и отлепив от спины мокрую насквозь ветровку, я неопределенно провожу рукой вокруг.
— Иди в дом.
— У меня был с собой…
— Иди в дом. Все давно собрались. В коридоре я неуверенно оглядываюсь на бабушку: с моей одежды течет.
— Ладно, — кивает она. — Иди в моечную, я принесу тебе переодеться.
Я спускаюсь в подвал. Моечной называется помещение в сорок — сорок пять квадратных метров с отопительным котлом, ванной, которая гордо стоит на коротких ножках, почти посередине комнаты, как выпущенное на свободу парнокопытное (обрыдайтесь, квартирные, загнанные в угол!). Стиральная машинка, разделочный стол с металлической столешницей (о столе — разговор отдельный), душевая кабинка рядом со столом, потому что у них общий сток. На веревках сушится белье, в ящике с углем спит крыса, а под потолком, у маленького подвального окошка, висит летучая мышь. Висит и поджидает удобной минутки запутаться в мокрых волосах. То есть она должна там быть, меня с детства пугали этой мышью, когда я не хотела выбираться из пены в ванне. В уголь тоже нельзя было лазить (раньше котел топили углем), там обычно любила отдыхать крыса — хранительница подвалов и могил. Вдоль северной стены лежит тяжеленное копье, его наконечник до сих пор острый, до десяти лет я не могла даже сдвинуть его с места, да и сейчас мои редкие попытки поднять его больше всего напоминают неудачи штангиста.
Бабушка приходит с огромным махровым халатом и задумчиво смотрит на меня, пока я вытираюсь в душевой кабинке.
— Тебе нужно поправиться, тогда грудь будет красивей, — замечает она. — Ты слишком худа, чтобы притягивать к себе взгляды. Мужчины, верно, думают, что ты еще ребенок.
Я беру халат, бабушка развешивает мою одежду на веревках у котла.
— Приехала жена Пита, — говорит она равнодушным голосом. — И первая жена Макса. И твой отец. Твоя мать, конечно, тоже не упустила случая свалиться в истерике принародно. Но что особенно неприятно — приехала первая жена четвертого мужа Ханны. Это не к добру.
Я шевелю губами, разбираясь, кто есть кто, про себя: у дедушки Пита, конечно, была жена, раз у него имелось два сына. Черт, это же ученая профессорша, которую панически боялась моя мама! Макс — его сын, значит, еще приехала жена Макса — женщина, с которой он жил, пока его у нее не “отбила”, как говорит бабушка, тетя Ханна. А вот как сообразить, что это такое — первая жена четвертого мужа Ханны?..
— Что тут непонятного? Ханна выбрала Латова, когда он еще был женат, — втолковывает мне бабушка. — И имел, между прочим, детей. У нее он четвертый официальный муж, у него она — вторая жена! Не смотри на меня так и соображай быстрей, у нас в роду, слава богу, среди женщин слабоумных не было. Его первая жена, от которой он ушел к Ханне, сейчас сидит в гостиной.
— А мой отец… — Я изо всех сил пытаюсь не выглядеть слабоумной.
— А твой отец был вторым мужем Ханны! Он бросил тебя, твою мать и ушел к ней, когда она уже родила дочку, тебя! — Бабушка щелкает меня пальцем по носу.
— А первым…
— А первым ее мужем был Макс, мой племянник, сын Пита. Можно предположить, что Лора — его дочь. Хотя ты же знаешь Ханну…
— Осталось выяснить, представляет ли кто-нибудь третьего мужа тетушки Ханны, — вздыхаю я, — и можем идти наверх.
— Официально Ханна была замужем трижды, потому что отец Аркадий, царство ему небесное, отказался ее венчать второй раз с собственным кузеном и к тому же — родным братом предыдущего мужа.
— То есть, — радуюсь я своей сообразительности, — с Рудольфом, вторым сыном Пита, твоим племянником и родным братом ее первого мужа!
— Аминь, — машет рукой бабушка. — И они провели пару лет в грехе. Пока ей не попался следующий счастливый семьянин — Латов. К тому времени все родственники мужского пола внутри семьи были ею использованы и она начала оглядываться в поисках свежих кандидатов.
— Моя мать с отцом, вторым мужем Ханны, — начинаю я загибать пальцы, — мой дядюшка Макс, первый муж Ханны, первая жена Макса, первая жена Латова, это все?
— Питер, с утра накачивающийся спиртным, — загнула бабушка мой следующий палец, — его жена, мать Макса, и инспектор Ладушкин.
— А он не…
— Он настоял на своем присутствии, объясняя это профессиональной необходимостью, раз уж мы решили собраться все вместе.
— Кто пригласил первых жен?
— Никто не приглашал. Ладушкин обзвонил их в интересах следствия. Он усердно ищет убийцу.
Я иду за бабушкой наверх, рискуя в любой момент свалиться с лестницы, потому что с трудом справляюсь с огромными меховыми шлепанцами. Я думаю, сколько пар этих самых шлепанцев затаилось в доме? Мы входим в гостиную, и тут обнаруживается, что среди весьма торжественно одетых моих родственников и родственников моих родственников я одна — в халате и шлепанцах. Инспектор Ладушкин, правда, в джемпере, но из ворота выглядывает галстук под белым воротником рубашки.
— Она упала в лужу возле бочки, — быстро разъясняет бабушка, толкает меня к свободному креслу и на секунду задумывается. — Если вы еще не перезнакомились, то это — жена Макса, Марина, — подходит она к маленькой испуганной женщине у окна. — Это инспектор Коля из отдела убийств. Это — жена Пита, твоя двоюродная бабушка, кстати, — обращается она ко мне и пожимает плечами, — если я правильно понимаю. Так и не смогла запомнить, кто есть деверь, кто — сноха.
Высокая чопорная старуха смотрит сначала на мои ноги. Обнаружив шлепанцы, она переводит взгляд на ноги своего мужа. Убедившись, что у Пита — такие же, брезгливо дергает верхней губой и сообщает:
— Бывшая. Бывшая жена Пита. Мы разведены. — Подумав, добавляет:
— Ксения.
И многозначительно смотрит на инспектора Ладушкина, коснувшись дужки модных очков.
— Ты не ушиблась?! — взвизгивает моя мать. — Почему ты всегда падаешь, как можно быть такой неосторожной?!
— Заткнись, Мария, — спокойно говорит бабушка и продолжает:
— Эту женщину я не знаю, но она сказала, что была женой Латова.
В наступившей тишине я пытаюсь вспомнить, как выглядела тетушка Ханна. Я пытаюсь поставить ее рядом с бывшей женой ее четвертого мужа и страшно удивляюсь. Потому что, по моим меркам, тонкая изящная блондинка с насмешливым взглядом огромных серых глаз, со вкусом одетая, при полном отсутствии косметики и лака на ухоженных ногтях, не идет ни в какое сравнение с Ханной. Ханна была… Ладно, даже если отстраниться от невыносимого магнетизма и выпасть из вихря жизни, в который она тебя засасывала, стоило только приблизиться к ней на расстояние двух метров. Если попытаться представить ее без ярко-вишневой губной помады, вечно распущенных спутанных темных волос, ее цыганских многоярусных юбок и топиков в обтяжку, едва не лопающихся на пышной груди. Если даже оттереть ее лицо, прилично одеть и причесать, она, по моим меркам, не соперница этой изящной гордой пантере, жене Латова.
— Лада, — кивает женщина и чуть улыбается, оценив мой восхищенный взгляд.
Я подтягиваю под себя ступни в меховых шлепанцах, краснею и не нахожу ничего умнее, как переключиться на моих родителей, выбравших максимальное расстояние между собой: мама — у окна рядом с Мариной, отец стоит у двери возле кресла Пита.