— Инга. — Бабушка берет меня за руку повыше локтя. — В кухне в буфете осталась бутылка кагора. Да, в столе за тарелками есть отличный мускат, но ты мускат потом принеси, потом. Как разговор пойдет.
В дверях я сталкиваюсь с бледной и испуганной мамой, которую поддерживает отец. Я остаюсь за дверью и слышу, как мама виновато извиняется перед “тетей Ксенией”.
— Я не знаю, что со мной случилось, — еле слышно бормочет она, и я представляю, как в этот момент она с удивлением смотрит на свои руки.
— Ничего, я привыкла. — Голос Ксении отдает снисхождением и брезгливостью. — Ты в детстве, бывало, как чего-нибудь захочешь, так свалишься на ковер, как начнешь сучить ножками и визжать! Вон какое горло разработала! Жалко, что Изольда ни разу не отходила тебя по заднице. Глядишь, сейчас бы не пришлось платить психиатрам.
Я плетусь на кухню и не знаю, кто уговорил Ксению замолчать. Дедушки Пита в комнате не было, некому было прикрикнуть: “Ксения, не бузи в моем доме!” Значит, отдувалась бабушка.
В кухню заходит инспектор Ладушкин и пьет, наклонившись, холодную воду из-под крана.
— А ты не можешь мне в двух словах, — вдруг по-домашнему говорит он, вытирая тыльной стороной ладони рот, — объяснить хронологию смены мужиков у твоей тети Ханны? Я совсем запутался! — И улыбается, неожиданно разливая в глазах с длинными ресницами негу и тепло.
— А вы… — Оторопев, я соображаю, как к нему обращаться.
— Просто Коля. Николай Иванович. — Он протягивает ладонь. Ту, которой вытирал рот, и я чувствую влагу, и меня это не напрягает. — Только быстренько, пока кто-нибудь не забежал сюда поскандалить.
Он подходит к стойке с ножами. Берет самый большой, проводит кончиком пальца по лезвию, корчит уважительную гримасу и ставит обратно.
— Тетя Ханна сначала вышла замуж за своего двоюродного брата Макса. В этом браке родилась дочка Лора. — Я начинаю перечислять, выставляя на поднос бокалы, вытираю бутылку кагора. — Потом моя мама, родная сестра Ханны, вышла замуж. Тетушка этого, вероятно, стерпеть не смогла, но это со слов моей мамы, — предупреждаю я Ладушкина, достаю банку сока, открываю его. Бабушкин яблочный сок колышется в трехлитровой банке пойманным солнцем. — И увела папу.
— А Макс тоже до Ханны был женат, — уточняет Ладушкин, достает блокнот и делает там пометки.
— Был. На Марине.
— Дети?
— Не было. Потом Ханна съездила в Германию и встретилась там со своим вторым двоюродным братом Руди. Возник скоропалительный роман.
— Руди — это?..
— Это второй сын Питера и Ксении, младший брат Макса. По возвращении оказалось, что там же она познакомилась с переводчиком-экскурсоводом Латовым, увела его из семьи. Все.
— У Латова в прошлом браке остались двое дочерей, — задумчиво бормочет Ладушкин. — Судя по импульсивным отзывам о твоей тете, врагов у нее было предостаточно. Нет, я понимаю, застрелить, отравить, грохнуть тяжелым предметом, но отсечение головы… Кстати, с этими головами не все понятно.
Я открыла морозильник, чтобы достать лед для сока, и сразу узнала пакет, который потерялся. Для пущей убедительности легонько ткнула его пальцем. Медленно, в бессилии подступавшей слабости, кое-как вытащила пластмассовую емкость для льда. Осторожно прикрыла морозильник и, уговаривая по очереди правую и левую ногу двигаться, добрела до раковины. Там меня стошнило. Чай и кусок бабушкиного пирога. Правую руку со льдом я отставила в сторону.
— Я помогу, — подскочил Ладушкин и забрал формочку. Он стал колотить ею по столу, рассказывая, какие виды проявлений нервного расстройства ему встречались за время службы. Из его объяснений я поняла только одно: внезапные приступы тошноты — это дело у нервных девушек самое обычное, они стоят на втором месте после обмороков.
Сгребая дрожащими руками кубики льда, я заявила, что никогда не визжу и не падаю в обмороки, и вдруг поняла, что сегодня у бочки я упала в самый настоящий обморок, хотя с детства обещала себе не повторять припадки моей мамочки.
— Что? — обеспокоился Ладушкин, заметив, как я растерянно застыла. — Водички?
Ладушкин принес второй поднос в библиотеку. Я смотрела во все глаза на бабушку. Вот она мельком глянула, все ли я принесла. Заметила маленькое серебряное ведерко со льдом. Сначала опустила глаза, а потом осторожно подняла их и посмотрела на меня. Та-а-а-к…
“Допустим, — думала я, усаживаясь, — она обнаружила пакет на траве возле меня, заглянула туда и… Или не заглянула? Нет, раз засунула в морозилку, значит, заглянула. Она потом говорила со мной, приносила халат и ничего не спросила?! Бред”.
Конечно, невозмутимости и высочайшему достоинству моей бабушки в любой неожиданной ситуации мог бы позавидовать Штирлиц. Но какая же нужна невозмутимость, чтобы спокойно уложить в морозилку внезапно обнаруженный пакет с отрезанной головой и руками?!
— Инга, ты меня слушаешь?
Я дергаюсь и затравленно смотрю на повысившую голос бабушку.
— Не отвлекайся. Слушай, что говорит Марина.
— Да я, собственно, все сказала. Мы с Максом подумали… У нас не было своих детей, кто знает, они бы могли быть позже, или…
— Ты хочешь сказать, — перебила ее Ксения, — что в силу своей физиологии уже больше не родишь детей?
— А-а-а?.. — обомлела Марина.
— Я спрашиваю, — Ксения брезгливо дернула верхней губой, — ты уже потеряла репродуктивные способности или нет? Из твоего заявления следует, что ребенок вам с Максом нужен, чтобы еще раз изобразить из себя приличную семейную пару, а для этого, конечно, полагается иметь какого-нибудь ребенка. Если ты еще способна размножаться, то девочка Лора вам совсем ни к чему. Плодитесь на здоровье. Если же ты, что для тебя норма, пытаешься жить по мещанским законам приличия в своем понимании и для создания видимости благополучной семьи хочешь воспользоваться сиротством Лоры, то ты сволочь последняя, и к тебе нельзя подпускать ребенка, даже если ему уже пятнадцать.
— Мама! — поморщился дядя Макс.
— Что… Что она говорит, я ничего не понимаю? — Марина сморщила ухоженную мордочку и приготовила платочек для слез.
— Она говорит, — спокойно разъяснила бабушка, — что если ты хочешь наладить отношения с бывшим мужем, изображая из себя добросердечную мачеху его ребенка от другой женщины, то это недоброе дело. И, между нами говоря, ты с ним не справишься, Марина. Ты всю жизнь лелеяла и любила себя. Учиться любить еще кого-нибудь уже поздно. А если ты просто хочешь иметь ребенка, то роди его. Ни к чему для этого заводить щенка или девочку-подростка.
— Вы очень жестоки к женщинам вашей семьи, — решила поучаствовать в обсуждении Лада. Она говорила медленно, тщательно выговаривая слова и наделяя каждое определенным смысловым оттенком. При слове “вашей” она понизила голос почти до шепота, обвела присутствующих напряженным взглядом, после чего пригасила его опущенными ресницами. — Вопрос о детях Ханны нужно так или иначе решать. Если я не ошибаюсь, ваша дочь Мария не собирается вообще говорить на эту тему. Понимаете, почему? Потому что предполагается, что ее бывший муж, из-за которого, она, кстати, до сих пор, как и Марина из-за Максима, продолжает испытывать душевное волнение…
— Я не испытываю душевного волнения! — возмутилась мама. — Я хочу справедливости!
— Предполагается, — продолжила Лада, — что ее бывший муж, из-за которого она до сих пор испытывает сильную потребность в справедливости, не имел с Ханной общего ребенка. А Марина уверена, что ее бывший муж является отцом Лоры. Что плохого в том, что она хочет взять на воспитание дочку своего бывшего мужа, чтобы в результате их семья воссоединилась?
— Детей двое, — просто ответила бабушка.
— Вот именно, — кивнула Лада. — Миша ушел, когда наши дочери были маленькие. Он всегда помогал нам, как мог, и не терял с ними связи. Я объяснила девочкам, что папа умер, но у него остался сын…
— У Ханны остались двое детей, — опять вступила бабушка.
— Но у Миши — сын. И со своей стороны я хочу заверить вашу семью, что ему в моей семье гарантируется уважительное отношение и комфорт.