Таким и нашла его полиция: голым и глубоко несчастным.
***
Морис подхватил вилкой последний кусочек бекона, когда телефон на столе глухо завибрировал. Мужчина скосил глаза на вспыхнувший экран и поджал губы: ничего хорошего звонок ему не сулил. Он молча отправил в рот остаток завтрака и отхлебнул остывший кофе из маленькой чашки. Сидевший напротив юноша только на секунду бросил взгляд на Мориса, потом на телефон, и молча уткнулся в тарелку, стараясь не слишком торопливо поглощать ее содержимое. На краю стола уже примостилась пустая плошка из-под каши, но судя по лихорадочным движениям парня, голод еще не покинул его тело. Настойчиво дребезжащий по деревянной, чуть засаленной по краям столешнице аппарат напоминал древнего, побитого жизнью жука скарабея с упорностью перебирающего лапками. Морис сделал еще глоток, с равнодушием наблюдая, как за окном закусочной, куда он привел поесть своего нового знакомого - Франса Багидура, снуют серые тени служащих, слишком озадаченных предстоящими заботами и меланхоличным дождем, чтобы смотреть по сторонам. Телефон ненадолго умолк. Морис удовлетворенно хмыкнул и сгреб в карман брюк пригоршню мелких леденцов, бесплатно выставленных в большой, широкой вазе. - Наелся? - спросил он, глядя на Франса. - Ага, - улыбнулся юноша, - не знаю как и благодарить тебя, дружище, мне, по правде говоря, неловко. Обещаю, как только выдастся возможность сварить очередную порцию пунша, я обязательно приберегу для тебя бутылочку. Рубашка, темно синяя в мелкую, едва заметную клетку была размера на два больше, чем нужно, и висела на парне, как уставший парус, но это было лучшее, что нашел Морис, вовремя вспомнив, о старом, набитом вещами чемодане, оставшемся еще с начала службы, когда зеленым салагой он попал в Ригендол: сначала в длительную командировку, а потом и насовсем. Брюки выглядели менее презентабельно и держались на худощавом теле бродяги только с помощью широкого пояса, но и они были много лучше тех лохмотьев в которых парень пришел к полицейскому в дом. Сгодилась и потертая, кожаная куртка, слишком теплая, чтобы носить ее сейчас, в начале осени, но Багидур, вцепился в нее с такой благодарностью, что Морис не стал возражать и теперь она лежала рядом с бездомным, свернутая в калач, словно верный пес. «Толку немного» - подумал мужчина, глядя на парня, - «отнимут в первую же ночь, как пить дать. Надо бы определить бедолагу куда - нибудь, хоть в социальный центр при церкви Бессребрянных душ» - Ты верующий? - спросил он прямо, понимая, что вопрос не слишком уместен. Франс замер. Рука его потянулась к спрятанному кулону, но тут же опустилась на стол и парень расслабленно улыбнулся: - В чудеса верую, людские и божественные, - ответил он, подхватывая чашку с черным, будто нефть напитком, - чудес на свете много, это я точно знаю. А самое большое из них... Разражающее треньканье оборвало речь юноши и Морис с досадой взял телефон в руки. - Я слушаю, - выдохнул он в трубку. - Какого черта, Бак, ты еще не на службе?! - густой баритон Филлипмана отдавал приближением грозы. - Оказываю содействие социально незащищенным слоям населения, сэр, работаю и день и ночь, - буркнул Морис, и Франс коротко рассмеялся, уткнувшись в кулак.