Джерри обиженно заморгал, недовольно засопел. Кеннеди обнял его за талию, сказал доверительно:
— Нас с вами мне не жаль. Мы свою миссию выполнили. Слово за теми, кто придет после нас.
— Я не согласен! — выкрикнул что было сил Парсел. — Я еще не все счеты свел с этим миром.
— Идиот, — спокойно констатировал Кеннеди. — Я же все знаю. Мы же все знаем.
Он обвел руками вокруг себя, и Джерри вдруг увидел огромную толпу людей. Толпа колыхалась, надвигалась на него, отходила, вновь надвигалась. И все смотрели на его руки. «Что особенного они там увидели?» — подумал Джерри и тоже взглянул на свои руки. Они все были в ранах, которые гноились. На пальцах были огромные черные когти.
— Это же не мои руки! — что было сил закричал Джерри. Не мои!
И проснулся. Едва брезжил серый нью-йоркский рассвет. Джерри посмотрел на свои руки. «Руки как руки», — спокойно усмехнулся он.
Тот день для всего окружения Джерри Парсела показался сущим адом. И обычно Джерри работал напряженно и интенсивно. Но в тот день он словно бы задался целью вконец загнать всех своих помощников. Совещание директоров компаний сменялось брифингом экспертов. Затем наступала очередь юристов. Перед ленчем Джерри лично выбрался на биржу, чем произвел сенсацию — он не был там уже много лет. Ленч был коротким и происходил в кабинете, как в далекие годы начинавшейся зрелости. Телефонные и телексные переговоры с различными городами Соединенных Штатов и с зарубежными столицами следовали один за другим. Владельцы дочерних предприятий, высокопоставленные чиновники министерств и ведомств, генералы и адмиралы, сенаторы и конгрессмены — кого только не повидал вместительный кабинет Парсела в тот день. Вопросы решались быстро и четко. Иначе и быть не могло — они были подготовлены и проработаны до мельчайших деталей. «Время — деньги» — никому и в голову не приходило цитировать эту известную на весь мир американскую поговорку. Она была аксиомой, первейшим и главнейшим жизненным девизом Парсела. «Все стареют, а с великим Джерри неуловимое время справиться не в силах», — посмеивались пронятые седьмым потом секретари Джерри. В восемь часов вечера Парсел чувствовал себя так же свежо и бодро, как и в шесть часов утра, когда он встал — раннее пробуждение он всегда считал первоосновой успешного дня. Вернувшись в свой манхэттенский особняк, Джерри долго плескался в бассейне, медленно, обстоятельно одевался. После некоторых колебаний он выбрал темно-синий с легкой искрой костюм, прихватил однотонный галстук к рубашке своей любимой бриллиантовой булавкой.
Когда около девяти часов он вошел в большую гостиную первого этажа, там все жило ожиданием его появления. Ларссон, единственный из мужчин, допущенный к тому. чтобы разделить вечер с хозяином, включил мощный магнитофон. Послышалась волшебная музыка Иоганна Штрауса, любимого композитора Джерри. Пятьдесят девушек приветствовали его появление негромкими хлопками, возгласами «Хай! Хай! Хай!». В знак ответного приветствия Джерри помахал рукой. Каких тут только девушек не было! Светловолосые, голубоглазые скандинавки с тяжелым бюстом и широким тазом; юркие, кареглазые длинноногие итальянки; стройные, гибкие, чернокожие африканки с призывно влажными, крупными губами; изящные, хрупкие, изысканно нежные японки; страстные, гордые, с горящим взглядом перуанки — все были в легких, разноцветных, полупрозрачных одеждах. В четырех углах зала были поставлены большие столы. Один из них был баром: на нем сгрудилось несколько дюжин бутылок с различными винами, водками, коньяками, джинами. На другом разместились холодные закуски всех кухонь мира. Третий был отдан в распоряжение горячих блюд, они подогревались на небольших переносных плитах. Последний был заполнен фруктами, сладостями, разными сортами мороженого. Едва войдя в зал, Джерри отметил взглядом высокую, тоненькую девушку с раскосыми глазами и бронзовой кожей.
— Как тебя зовут? — спросил он, подходя вместе с ней к бару.
— Синтия, — ответила девушка, обнажив при этом ровные, белые зубы.
— Откуда ты родом, Синтия? — Джерри понравилось, как она улыбается.
— С острова Таити, сэр, — ответила она и вновь улыбнулась. «Какая у нее сильная грудь, — думал Парсел, разглядывая девушку. — И какая нежная».
В зале не было ни единого стула, кресла, дивана. Зато на полу было набросано вдоволь вышитых восточных подушек — из кожи, из бархата, из шелка. Каждый набирал себе на тарелку что хотел и располагался прямо на полу, подложив, подсунув, бросив под себя подушки. Джерри, как всегда, ел с аппетитом. Синтия держалась рядом с ним. Она мало пила, мало ела. Млела од его взглядами, изредка посматривала на него сквозь длинные, пушистые ресницы.