– Я не нуждаюсь в помощи, – немного грубо и резко ответила девушка. – Прости меня, Манс, но даже если все твои слова искренни, мне сложно в них поверить.
Белокурый юноша отвел глаза в сторону. Уверенный ледяной взгляд сестры прожигал в Мансе дыру, и все, что он смог сказать напоследок, было:
– Я все понимаю, Лантея. Но я действительно рад, что ты все же вернулась домой. Вернулась в целости и сохранности. И… Просто знай, что я безмерно горжусь своей сестрой.
После этой фразы хетай-ра развернулся, оставив растерявшуюся девушку стоять в коридоре одну, и мгновенно исчез в одной из длинных анфилад, а его шаги еще долго отдавались эхом в полумраке.
Лантея какое-то время стояла, опершись рукой о стену, и думала над всем, что сообщил ей младший брат. Чувство неловкости долго не хотело ее отпускать: неожиданное признание Манса в симпатии и готовности помочь можно было с одинаковым успехом приравнять как к обыкновенному обожанию, свойственному очень многим мальчикам и юношам в Бархане, воспитанным в атмосфере почитания женского пола, сестер и матерей, так и к льстивому подхалимству. В последнее Лантее верилось охотнее, поскольку использование Манса в качестве орудия слежки за непокорной дочерью матриархом казалось самым вероятным развитием событий.
– Я только вернулась домой, а этот дворец уже начинает давить мне на голову, – пробормотала себе под нос девушка и неспешным шагом двинулась дальше по коридору.
В западном крыле дворца, где располагались личные комнаты женщин, хетай-ра быстро отыскала свои старые покои. Два помещения, соединенных небольшим переходом и лестницей, представляли собой спальню и рабочий кабинет, обставленные без особенной роскоши. Там практически ничего не изменилось с момента ее побега: толстый слой пыли на драпировках, куча исписанного и изрисованного пергамента, разбросанного на столе, старые ножи для тренировок и кипы зачитанных книг из личной библиотеки правительницы. Видимо, после того как Лантея покинула Бархан, в ее личные покои слуги так и не рискнули заходить, все еще памятую о нелюбви дочери матриарха к незваным гостям на ее территории.
Наскоро самостоятельно сменив постельное белье и кое-как отряхнув от пыли некоторые личные вещи, девушка устало упала на подушки, подтянув к себе поближе принесенный фонарь. Некоторое время она просто в молчании наслаждалась танцем запертых в сосуде светлячков. Оглушающая тишина дворца, погруженного в сон, давила ей на уши, но еще больше давили нелегкие мысли, спутанные в единый клубок проблем. Отношения с верным спутником трещали по швам, мать и сестра, кажется, готовы были растерзать блудную дочь, вовсе не обрадовавшись ее возвращению, а младший брат вел себя подозрительно, судя по всему, пытаясь втереться в доверие к Лантее, следуя чьему-то приказу.
И нельзя было надеяться ни на кого в этом городе, кроме себя самой.
Взор хетай-ра упал за кровать, где неряшливой грудой были свалены старые письма тети, которые Чият присылала племяннице после ухода из Бархана. В дорогу она забрала одного из почтовых орлов и, приучив его к новому месту, часто отправляла обратно в пустыни с длинными и обстоятельными письмами для юной Лантеи, где тетя красочно описывала свое путешествие, рассказывала о Залмар-Афи и своей новой жизни. В этих посланиях было столько восторга и вдохновения, что девушка часто зачитывала пергамент до дыр, проникаясь эмоциями Чият.
С нежной грустью взяв в руки некоторые из потрепанных писем, хетай-ра вгляделась в ровные строки. Иероглифы, выведенные знакомым аккуратным почерком тети, на секунду всколыхнули в груди Лантеи приглушенную печаль. Теперь это было все, что осталось племяннице на память от Чият – старые письма, тонкая лента и терпкая горечь утраты.
Разве должно было все случится именно так? Нежно любимая тетя умерла вдали от родного дома, в одиночестве, в своей прогнившей избушке посреди дикого леса. И это был именно тот конец, который она предпочла для себя, когда могла все рассказать племяннице и провести последние отмеренные ей богиней дни в обществе Лантеи, которая бы позаботилась о больной. Девушка никак не могла найти объяснение поступку Чият, и оттого у нее на душе становилось все тоскливее. Будто это была ее вина, что тетя решила так поступить…
Провалявшись некоторое время на кровати и постоянно неосознанно поглаживая зеленую ленту, повязанную на запястье, хетай-ра в конце концов собрала силы в кулак и приняла сидячее положение. Нужно было привести себя в порядок, осмотреть раны и обдумать собственные дальнейшие действия: как можно было вернуть утраченное доверие Ашарха и что следовало рассказать городскому собранию о мире за песками.