– Я не могу посылать людей за кордон для диверсий, не веря им как самому себе, – внутренне вспылил Родзаевский. – И потом, не забывайте, господин генерал: в Совдепию он уходил по рекомендации руководства Российского фашистского союза, до сих пор еще ни разу не запятнавшего себя трусостью либо изменой своих воинов.
– Я так понимаю, что следующую группу вы собираетесь послать в Россию уже под началом ротмистра Курбатова?
– Во всяком случае, японцы требуют, чтобы мы активизировали разведывательно-диверсионную работу в Забайкалье и на Дальнем Востоке.
– Ну, если окажется, что и эту группу Курбатов сдаст красным, а сам вернется рассказывать вам байки, – вздёрну обоих. На одной поперечине!
– Еще раз повторяю, господин генерал, что лично у меня нет оснований сомневаться в правдивости рассказа ротмистра, – мгновенно побледнел Родзаевский, чувствуя себя крайне оскорбленным.
Полковник никогда не спорил, вообще старался не вступать в полемику. Однако генерал хорошо знал, что если у того побелела переносица, значит, самолюбие Нижегородского Фюрера задето до наивысшего предела. Впрочем, атамана такая реакция еще ни разу не охлаждала, скорее наоборот…
– Это у вас, полковник, нет оснований, да у вашего вшивого СД, – самодовольно ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла Семёнов. – А у меня, любезнейший, имеются.
Теперь затылок его покоился на бархатном подголовнике, между двумя большеголовыми, вырезанными из красного дерева драконами. «По соседству с этими тварями он и сам кажется таким же», – съязвил про себя Родзаевский, недолюбливавший атамана уже хотя бы за то, что тот на дух не переносил пропагандируемую им, полковником, фашистскую идеологию. – «Кстати, всегда садится только в это кресло, очевидно, чувствует себя в нем чуть ли не повелителем Поднебесья».
– Возможно, я и соглашусь с вами, господин генерал. Но не раньше, чем стану обладателем хотя бы одного неопровержимого факта измены князя Курбатова. Так что, вы уж извините.
– Если по правде, у меня фактов тоже пока что нет. Есть только сомнения, – продолжал по-драконьи щериться атаман. – Хотя то, что вернулся всего лишь он один, не получив, как я понял, ни малейшей царапины…
– Простите, атаман, но Курбатов и не сообщает ничего такого, что требовало бы нашего с вами особого доверия. Он всего лишь вернулся с опасного рейда по большевистским тылам, идти в который набиралось не так уж много желающих. Представ передо мной, доложил: «Вернулся. Задание выполнил. Группа погибла. Вот письменный рапорт о боях, операциях и потерях». И все. Никакого бахвальства. Рапорт скупой и, как я понимаю, написанный рукой человека, которому безразлично, как будут оценены его личные заслуги. Это истинный, прирожденный, если хотите, диверсант.
Какое-то время главнокомандующий иронично всматривался в лицо Нижегородского Фюрера. Однако настаивать на своих сомнениях уже не решался.
– Убедили, полковник, убедили. Но лишь потому, что мне самому хотелось, чтобы вы сумели уверить меня. Придётся завтра же посмотреть на этого ротмистра.
– Можно и завтра. Но в данную минуту он ждет приглашения во дворе. Я прихватил его, на всякий случай, в роли телохранителя. Прикажете своему адъютанту позвать?
– Если он здесь, это меняет дело. Это совершенно всё преображает, полковник. – Атаман прикрыл глаза и надолго задумался. Его поведение уже начинало интриговать Родзаевского. – Но, прежде чем Курбатов предстанет перед нами, я хотел бы объяснить, почему вдруг засомневался в этом офицере. Потому что с сего дня мне хочется доверять ему больше, чем кому бы то ни было на свете. – Семёнов выжидающе взглянул на Нижегородского Фюрера, но тот предпочитал выслушивать генерала, не задавая никаких наводящих вопросов. – Вот почему я еще раз позволю себе спросить: вы, господин фюрер, действительно всегда и во всем можете положиться на этого ротмистра?
– Я бы согрешил против Бога и истины, если бы стал утверждать, что он чист и безгрешен, аки апостол Павел после исповеди. Но теперь уж должен признаться: мне довелось хорошо знать его отца – есаула, князя Курбатова, больше известного под прозвищем «Курбат».
– Курбат?! Так этот ваш ротмистр – сын есаула Курбата?! – удивленно воскликнул Семёнов.
– Вот в этом уже, господин генерал, сомневаться не стоит.
– Да, я прекрасно знал этого есаула! В январе восемнадцатого на станции Маньчжурия он командовал сотней в отряде, вышедшим из Китая ради рейда по Стране Даурии. Курбат этот был человек-зверь. Я дважды лично видел куммуняк, которых тот в пылу боя разрубал от плеча до седла. Однажды, оставшись без сабли, князь выдернул из стремян какого-то красноперого сосунка и, захватив за грудь и ремень, несколько минут отражал им удары, словно щитом.