Эти особенности научного творчества Г. Бенгтсона следует иметь в виду, начиная знакомство с повой ого книгой по истории эллинизма. Впрочем, установка на популярность изложения в данном случае обернулась тем, что указанные выше тенденции выступают в этом сочинении менее выпукло, в менее обязывающей форме. Книга написана в спокойной, уравновешенной манере. Хотя в основу положен личностный аспект и политическая история эллинизма представлена в биографиях наиболее выдающихся его творцов — полководцев Александра, создателей новых территориально-монархических государств, а затем эллинистических царей — их преемников, — автор стремился остаться на почве реально происходившего, не позволяя себе уклониться на нередкий в таких случаях путь составления исторического жизнеописания с помощью развлекательных анекдотов. «Непозволимо заполнять исторические лакуны анекдотами, которые по большей части не могут притязать на историческую достоверность», — заявляет он в предисловии, и этому девизу остается верен до конца, критикуя драматизированные версии эллинистическо-римской историографии и предпочитая вовсе не касаться отдельных периодов или сторон жизни своих героев, нежели воспроизводить их с помощью легковесного, сомнительного материала.
Выбор персонажем сделан в общем удачно, предоставляя возможность на конкретных примерах проследить все фазы эллинистической истории — от борьбы диадохов за наследство Александра до агонии эллинизма на исходе старой эры. Из 13 биографии четыре — Птолемея I, Селевка I, Деметрия Полиоркета и Пирра — падают на период первоначального брожения и консолидации мира эллинистических государств, причем в лице первых двух представлены деятели, так сказать, конструктивного плана, тогда как два других — Деметрий и Пирр — были живыми воплощениями авантюризма, который их и погубил.
Следующие четыре биографии — Птолемея II и Арсиноя II (объединены в одном очерке), Антигона Гоната и спартанского царя Клеомена III — относятся ко времени зрелого эллинизма (с конца 80-х по конец 20-х годов III в. до н. э.). При этом опять-таки подобраны разные типы: если Птолемей II и Антигон Гонат могут быть отнесены к разряду разумных администраторов, много сделавших для упрочения внутреннего и внешнего положения своих государств, то в лицо спартанца Клеомена представлен — насколько убедительно, это особый вопрос — тип политика-бунтаря, задававшегося несбыточными целями и потому накликавшего беду и на себя, и на свое государство.
И, наконец, последние пять персонажей — Антиох III, Филипп V, Эвмен II, Митридат VI Евпатор и Клеопатра VII — относятся к периоду заката и гибели эллинизма, изнемогшего в борьбе с Римом. Судьба всех пятерых, равно как и возглавлявшихся ими государств, определялась их контактами с Римом. В эти контакты они вступали по-разному: как могущественные соперники, на равных оспаривавшие первенство у римлян (Антиох III и Филипп V); как зависимые партнеры, искавшие дружбы и покровительства римлян и старавшиеся таким путем упрочить свое собственное положение (Эвмен II и по-своему также Клеопатра); как отчаявшиеся борцы, пытавшиеся в последней яростной схватке остановить натиск более сильного противника (Митридат), — но все в общем (даже и Эвмен II) кончили одинаково, потерпев крушение в своих планах, которые разбились о последовательность и мощь римской державной политики.
Изложение ведется Г. Бенгтсоном на широком историческом фоне. Рассказ об очередном политическом деятеле служит поводом к тому, чтобы дать более или менее развернутую характеристику соответствующего времени и страны. Так, в биографии Птолемея I великолепно обрисована родина героя — древняя патриархальная Македония, переродившаяся при Филиппе и Александре в государство нового типа. А затем в этой же главе дается описание страны, ставшей государством Птолемея, — Египта, и рассказ ведется так, что мы живо представляем необычайность окружения, в котором оказались греко-македонские завоеватели, и трудности, которые им предстояло разрешить.
В биографии Пирра даются сведения о родине этого царя — Эпире, захолустной области на северо-западе Греции, где причудливо переплетались традиции примитивной, едва ли не гомеровского типа, монархии и столь же примитивного республиканизма. Жизнеописание спартанского царя Клеомена III дает возможность автору живописать состояние упадка, в котором находился в середине III в. до н. э. один из ведущих полисов Эллады, равно как и те попытки реформ, которые были предприняты царями Агисом и Клеоменом. Напротив, в жизнеописании Антигона Гоната подчеркнута возросшая роль новых политических образований греков — Ахейского и Этолийского союзов — и те перемены в политической жизни Эллады, которые были связаны с выступлением этих, более прогрессивных по своему типу, федеративных государств. В этой же главе, в связи с интеллектуальными интересами и занятиями Антигона Гоната, прослежена политика македонских царей в области культуры, их заботы о привлечении выдающихся греческих художников и мыслителей и о внедрении таким образом достижений греческой культуры в своей стране.
Вообще проблемы культуры в жизни эллинистических государств отражены в книге Бенгтсона с большой полнотой: в связи с оценкой соответствующих достижений Птолемея I и Птолемея II подробно рассказывается о создании крупнейшего научного центра эллинизма — Александрийского музея; в очерке об Эвмене II — о сооружении знаменитого Пергамского алтаря, считавшегося одним из семи чудес света; в биографиях Птолемея I и Антигона Гоната — о творчестве выдающихся историков раннего эллинизма (самого Птолемея и Гиоропима из Кардии). При этом подчеркивается не только внедрение элементов греческой культуры, но и взаимодействие эллинского и восточного начал. Какой причудливый синтез это взаимодействие могло порождать, великолепно показано на примере царя Митридата Евпатора и его Понтийской державы.
Что касается собственно восточного, «местного» компонента эллинизма, то ого черты проступают в книге Бенгтсона гораздо бледное победоносного лика западной цивилизации, и объясняется это, разумеется, не только и не столько подчиненной ролью Востока и сравнительной бедностью иллюстрирующего его вклад материала, сколько нарочитой европоцентристской установкой автора. Тем не менее нельзя сказать, чтобы в переведенном нами сочинении этот сюжет был совершенно обойден. Помимо интересных замечаний о взаимодействии греческого и иранского начал в державе Митридата, можно указать на обширные экскурсы о положении, трудовой деятельности и эксплуатации местного населения в государстве Птолемеев (в каждом из трех «египетских» очерков). В особенности впечатляет рассказ об отчаянном положении низших слоев населения при последних Птолемеях (в биографии Клеопатры VII). Он, естественно, подводит к выводу о равнодушии масс коренного трудового народа к судьбам верхушечной цивилизации эллинизма, которая уже в силу одного этого была обречена на поражение в столкновении с внешним врагом.
Можно смело сказать, что нет таком области общественной жизни эпохи эллинизма, которая не нашла бы своего отражения в книге Бенгтсона. Это видно из обзора сюжетов, связанных с объективным историческим фоном; еще более в этом убеждаешься, когда обращаешься к проблемам политической практики властителей эллинизма. Но раз автор останавливает наше внимание на проблеме взаимоотношений эллинистического властителя и города-государства, которая, сколько бы она ни решалась в пользу сильной монархической власти, не сходила с повестки дня в силу живучести и жизнестойкости полисного уклада жизни (примеры — отношения Птолемея I с Киреной, Деметрия Полиоркета с Афинами, Пирра с различными греческими городами). Другая столь же часто выдвигаемая проблема — взаимоотношения господствующего греко-македонского слоя с местным населением покоренных на востоке областей. При этом отмечается сдержанная позиция Птолемеев и более конструктивная линия Селевкидов, в частности Селевка I и Антиоха III, не гнушавшихся привлекать иранскую знать к управлению государством.
Касаясь вклада эллинистических правителей в развитие принципов административного управления, автор указывает, между прочим, на своеобразие птолемеевского эксперимента, приведшего к созданию в Египте «одной из управляемых сверху экономических систем» (эта тема развита в биографии Птолемея II). Отдавая должное достижениям Птолемеев в финансово-экономической области, автор вместе с тем отмечает и коренной порок осуществлявшейся ими государственно-монополистической политики — ее сугубо фискальную направленность. «Несмотря на то, что такая экономическая политика, — справедливо констатирует Бенгтсон, — обнаружила удивительные успехи, она в конечном счете лишь содействовала упадку страны». Та же тема административного управления затрагивается автором и в связи с историей Селевкидов. Перед последними, впрочем, стояла совершенно особенная по трудности задача — сохранение контроля над гигантской, необъятной и разноплеменной империей. Антиох III пытался решить эту задачу, избрав путь административной децентрализации и одновременно милитаризации управления в каждой отдельной провинции. Известный эффект эти меры имели, по в устойчивом успехе Селевкидам также было отказано.