Примечательны его внутренние реформы в Македонии, приведшие к значительному повышению доходов государства [Liv., XXXIX, 24, 2]. Признаком экономического подъема являются также монеты, многочисленные выпуски которых были предприняты в эти годы. Были также сделаны попытки решить демографическую проблему: Филипп придавал большое значение тому, чтобы македонские семьи были многодетными, и увеличил население своей страны, переселив большое количество фракийцев из пограничных районов внутрь Македонии.
Но начались новые неприятности с греками, и при встрече с римской комиссией в Темпе в 185 г. Филипп будто бы произнес знаменитые слова: «пе в последний же раз закатилось солнце» (non omnium dierum solem occidisse). Слова эти, впрочем, являются стихом Феокрита. Во Фракии царь также должен был по приказу римлян отступить и вывести свои гарнизоны из городов, что привело к страшному преступлению. По инициативе Филиппа в Маронее фракийскими наемниками были перебиты все его противники — акция, которая была использована римлянами, чтобы еще раз унизить царя. Они потребовали от него выдачи ответственных за избиение в Маронее, Однако Филипп сумел вызволить главного виновника — стратега Ономаста. Другой стратег, по имени Кассандр, должен был отправиться в Рим, однако по пути туда стал жертвой якобы подстроенного Филиппом отравления [Polyb., XXII, 14, 5].
Вообще симпатиям царя по отношению к Римлянам — если таковые действительно когда-либо имелись — пришел конец. Он был раздражен политикой римлян, которые всячески вредили ему и оказывали услуги врагам Македонии эллинам и царю Эвмену II. Чтобы скрыть свои вооружения от римской инспекции, Филипп перенес их внутрь страны, и туда же были переселены жители прибрежных городов. Македонянам была не по душе эта мера, и они осыпали проклятиями деспотичного монарха. Говорили, что он предавал казни многих своих советников, если они более не соответствовали его требованиям. А теперь он дошел до того, что стал преследовать членов их семей, — мера, о которой раньше в Македонии не имели понятия. Еще и сейчас можно прочитать у Ливия [XL, 4, 2], как жестоко преследовал Филипп потомков фессалийца Геродика, и в частности его дочь Феоксепу. Последняя вместе с детьми собиралась отплыть из Халкидики на Эвбею, когда к ним приблизился корабль береговой охраны с намерением взять беглецов под стражу. Однако Феоксена, чтобы избежать этого, покончила с собой, предварительно умертвив всех своих детей. Возможно, что мы имеем здесь дело с враждебной Филиппу традицией. И все же не приходится сомневаться, что эти или подобного рода события бросали тень на репутацию царя.
В 181 г. монарх предпринял поход во Фракию. После очень трудного подъема он добрался до вершины горы Гема. Рассказывали, что с этой вершины (вероятно, это был Дупакс) можно было обозреть Адриатическое и Черное моря, Дунай и даже Альпы. Но в тот день, когда Филипп на вершине горы приносил жертвы Гелиосу и Зевсу, о подобной перспективе не могло быть и речи, ибо, невзирая на середину лета, вершина была окутана облаками и туманом. С фракийской политикой царя были тесно связаны контакты, установленные им с бастарнами, которые жили тогда к северу от устья Дуная. Они нужны были ему как противовес дарданам, непрестанно беспокоившим северные границы его царства. Но использовать бастарнов — народ, по всей видимости, кельтского происхождения — в военных целях так и не пришлось, ибо в царской семье начались трения. Они возникли из-за соперничества сыновей Филиппа Персея и Деметрия, из которых последний сумел подружиться с Т. Квинкцием Фламинином. Во время смотра войск между обоими царевичами дело дошло до публичного скандала. Персей подал царю жалобу на брата, а Филипп велел рассмотреть эту жалобу специальному суду. Ничего подозрительного не было установлено. Однако Персей не успокоился до тех пор, пока не погубил своего брата. Уликой послужило подложное письмо Т. Квинкция Фламинина, доставленное македонскими послами из Рима.
Царь теперь согласился на устранение Деметрия, и царевич был поручен надзору стратега Пеонии Дидаса; последний велел дать ему яд, а затем, чтобы ускорить смерть, распорядился удушить его в спальном покое одеялами. Филипп якобы впоследствии очень сожалел о происшедшем. Послы, которые привезли письмо из Рима, были привлечены к ответу, и один из них, Филокл, был даже казнен, тогда как другому, Апеллесу, удалось скрыться. Все это омрачило отношение царя к престолонаследнику Персею. Филипп будто бы в конце жизни даже собирался передать корону не Персею, а племяннику Антигона Досона Антигону, сыну Эхекрата. Но этому намерению, если оно вообще существовало, не суждено было сбыться, потому что осенью 179 г. царь в возрасте 59 лет скончался в Амфиполе. Придворный врач Каллиген счел необходимым немедленно уведомить об этом царевича Персея. Таким образом, смена правления произошла без каких-либо осложнений. Единственным пострадавшим оказался Антигон, сын Эхекрата: он был тут же устранен, поскольку его существование казалось новому правителю опасным.
Таков был конец жизни царя Филиппа V, на протяжении 42 лет направлявшего судьбы македонского государства. Противоречивый характер Филиппа не позволяет современному историку вписать его имя среди великих фигур эллинистической эпохи. Он был образованным человеком, хорошо владевшим словом, по ему не хватало твердости и энергии, качеств, без которых не может обойтись ни один правитель. В политике он — если рассматривать все в целом — также был мало удачлив. Правда, не следует упускать из виду, что в Греции он принял такое наследие, которое нельзя было надолго удержать.
У Филиппа было много врагов как внутри, так и вне его государства; равным образом и взаимоотношения с сыновьями были не самыми лучшими. Полибий определяет его политику по отношению к грекам как безусловно предосудительную. В особенности он упрекает царя в том, что тот нередко достигал своих целей лишь с помощью лжи и обмана. Это обвинение, возможно, в какой-то степени правильно, по абсолютно ошибочным является другое утверждение Полибия, что царь в последние годы жизни планировал новую войну с целью отмщения римлянам. Вернее будет считать, что Филипп хотел свою страну и державу снова видеть сильной, и нельзя не согласиться, что ему это до некоторой степени удалось.
Английский историк Ф. В. Волбенк отстаивает мнение, что свидетельства Полибия о последних годах жизни царя относятся к слабейшим разделам его труда, однако другие историки справедливо подчеркивают, что и в данном случае изложение Полибия, поскольку оно опирается на факты, заслуживает полного доверия{71}. А факты показывают нам человека противоречивой натуры, который своим поведением ставил в тупик как друзей, так и врагов. Историк не сможет отказать Филиппу в уважении ввиду его стойкости в несчастье, по ни в политике, ни в личной жизни царь не знал угрызений совести, и именно этим он нажил себе много противников.
Резко отрицательно характеризует его в своей «Римской истории» Теодор Моммзен{72}, который хотя и признает ряд положительных черт в характере царя, но тем не менее считает, что Филипп был одной из самых преступных натур, каких породило то «бесцеремонное время». Для него не было в жизни ничего святого, он следовал правилу, что абсолютный монарх не связан никаким обещанием и никакими принципами. Все это, возможно, верно, Однако не следует забывать, что Филипп в течение 42 лет своего правления постоянно сталкивался с большими трудностями. Сначала Союзническая война, затем обе Македонские войны и, наконец, последствия битвы при Киноскефалах! Никто не станет оправдывать его поведение при захвате Ферма, Киоса и Маронеи — здесь Филипп, несомненно, вышел за пределы допустимого. Но он жил, пользуясь выражением Моммзена, в «бесцеремонное время», для которого ничто не было свято. И личность Филиппа следует рассматривать и оценивать исключительно на этом фоне.
Управляемая им Македония не была похожа на прежнюю. Его подданные уже не придерживались старинных взглядов, а честность и верность царю не были больше естественными качествами. Филипп жил в эпоху, коренным образом отличавшуюся от эпохи его деда Антигона Гоната. Лишь философ, каким был дед царя, мог бы примириться с ударами судьбы. Филипп же не был философом, он был импульсивным человеком, чьи действия подчас определялись прямо-таки иррациональными побуждениями.