Па обратном пути в Пергам на царя в Дельфах было совершено покушение, едва не стоившее ему жизни. Убийцы скатили на него с высоты два огромных камня, которые попали в царя, один — в голову, а другой — в плечо. Многочисленные друзья и сопровождающие бросились бежать, и лишь этолиец Папталеонт позаботился о раненом. Хотя царь не был мертв, но надежд, что он останется в живых, было мало. На следующий день его на корабле перевезли в Коринф, а оттуда на Эгину, но к нему никого не допускали, и потому в Малой Азии распространился слух, что он скончался.
Брат Эвмена Аттал, как и многие другие, поверил этим слухам. Вместе со Стратоникой, супругой Эвмена, и комендантом пергамского акрополя он обсудил создавшееся положение — ведь он считался бесспорным наследником старшего брата. Ситуация в Пергаме была неясной, никто не знал, что теперь произойдет. Античные источники (Диодор и Плутарх) рассказывают, что Аттал женился на царице Стратонике и что он возложил на себя знак царского достоинства — диадему. Эти сведения не являются чем-то невероятным, а инициатива Аттала кажется вполне достоверной. Передают, далее, что Эвмен по возвращении в Пергам упрекнул брата в чрезмерной поспешности, но свое отношение к нему не изменил. Само собой разумеется, что этот вновь заключенный брак был аннулирован, и Стратоника во второй раз стала женой Эвмена II.
Кое-кто из современных исследователей считает возможным заключить на основании надписи, найденной в Херсонесе Фракийском, что Эвмена II успели тогда даже обожествить{77}, по это предположение ошибочное. До этого места история с принятием власти Атталом производит впечатление вполне достоверной, равным образом не вызывает сомнения заключение брака между ним и Стратоникой. Иначе обстоит дело со слухом, что в этом, по всей видимости, лишь очень кратковременном браке с Атталом Стратоника зачала сына — впоследствии Аттала III, который был последним пергамским царем. Позднее Эвмен II недвусмысленно признал этого сына своим. Однако если считаться с упомянутым, пусть даже очень недолгим, браком Стратоники и Аттала, то отцовство в данном случае никогда, пожалуй, не будет установлено с точностью.
Современному историку отказано в возможности проникнуть в тайны семейной истории Атталидов. Впрочем, Бенедикт Низе справедливо заметил{78}, что об этом событии не следует судить в соответствии с нашими современными представлениями. Люди древнего мира, и прежде всего цари, могли придерживаться здесь совсем иных взглядов. Династические браки заключались не по любви — в основном они служили продолжению царского рода, и забота о наследнике непрестанно побуждала эллинистических царей подыскивать себе других женщин, если нельзя было ждать потомства от царицы. Сохранение династии стояло выше всех других соображений, а вспышка открытых разногласий в Пергаме могла бы оказаться пагубной для правящего дома, поскольку никто не мог знать, во что они выльются. Это, несомненно, и было причиной, почему Эвмен вскоре помирился со своим братом. А благодаря признанию Эвменом новорожденного сына — позднейшего Аттала III — будущее династии казалось обеспеченным. То, что этот Аттал окажется изменчивой натурой и личностью, недостойной восседать на троне, — это ни Эвмен II, ни его брат Аттал не могли ни знать, ни предвидеть. Как известно, при Аттале III Пергамское государство было предназначено по завещанию римлянам (133 г.), которые, однако, смогли вступить во владение им лишь после длительного противоборства с Аристоником, якобы незаконнорожденным сыном Эвмена II.
Покушение в Дельфах явилось в известной степени прелюдией к 3-й македонской войне (171–168 гг.) — войне римлян и их союзников против македонского царя Персея, в котором каждый видел истинного инициатора покушения. В этой войне пергамцы снова остались верпы римлянам. Эвмен II с экспедиционным корпусом отправился в Халкиду на Эвбее — важную стратегическую базу в Греции. Пергамские контингенты принимали участие в сражениях при Калликине и Фаланис (171 г.). Однако сотрудничество с римлянами проходило не без трений: Эвмен почувствовал дурное отношение к себе со стороны консула Кв. Марция Филиппа, и это привело к длительным размолвкам между союзниками. Из этого попытался извлечь для себя выгоду Персей, вступивший в переговоры с Эвменом. Рассказывали даже, что Эвмен за свое посредничество между Персеем и римлянами запросил для себя большие комиссионные (будто бы 1500 талантов), но из этого ничего не вышло из-за нежелания Персея предоставить требуемую сумму. Эвмен же оказался скомпрометированным в глазах Римлян, поскольку эти переговоры не остались в тайне. Так, во всяком случае, рассказывает Полибий [XXIX, 4–9], получивший якобы эти сведения от друзей Персея. Насколько все это правда, сказать трудно, но несомненно одно: Эвмен своим поведением восстановил против себя римлян. Новейшие исследователи относятся к указанию Полибия скептически, по попытка посредничества со стороны Эвмена, во всяком случае, была вполне возможна. Следствием этого явилось некоторое осложнение отношений между Римом и Эвменом, и последний не был в этом совершенно неповинен.
В дальнейшем Эвмен продолжал участвовать в войне, в особенности на море, но без крупных успехов. В решающем сражении при Пидне (168 г.) он участия не принимал, однако передал римскому сенату свои поздравления. Но самое тяжелое царю еще предстояло пережить. Едва он вернулся домой из Эллады, как разразилось грандиозное восстание галатов (168 г.), поставившее его временно в столь трудное положение, что он должен был обратиться за помощью к римлянам. В Риме начали плести интригу, пытаясь противопоставить царю Эвмену его брата Аттала. Однако Эвмен в высшей степени ловко обезвредил эти происки, обнадежив своего брата возможностью престолонаследия.
Между тем галаты под водительством Соловеттия проникли в западную часть Пергамского царства, и Эвмену II пришлось испытать горечь поражения; сам он лишь чудом спасся от преследовавших его галатов. Так как он был человеком слабого здоровья, то велел нести себя в носилках, но тут его настигли галаты, которые в самый последний момент упустили свою жертву, ибо предполагали здесь военную хитрость и подозревали, что поблизости скрываются пергамские войны. Эта история не случайно, конечно, включена в реестр военных хитростей у Полиена (писателя времени Марка Аврелия и Люция Вера). Но правдив ли этот анекдот или нет — в любом случае он раскрывает опасное положение, в котором оказался Эвмен из-за нападения галатов.
Впрочем, восстание галатов произошло не совсем неожиданно. Можно даже предполагать, что они нашли определенную поддержку у римлян. Как показали интриги с братом царя Атталом, в римском сенате к руководству пришли люди, полагавшие, что, после того как Македония нала и была разделена на четыре бессильных республики, в помощи Пергамского царства более нет нужды. В конце концов сенат по просьбе Аттала изъявил готовность отправить в Малую Азию специальное посольство. Когда весной 167 г. оно вступило на землю Анатолии, Эвмен и галаты все еще вели между собой вооруженную борьбу. Галаты расположились лагерем в Синнаде, а Эвмен II разбил свою главную квартиру в Сардах. Римское посредничество не привело ни к чему, и, вероятно, это объяснялось тем, что римляне менее всего были заинтересованы в завершении войны в пользу Эвмена. Во всяком случае, глава римского посольства П. Лициний должен был действовать согласно инструкции сената. Даже Полибий [XXX, 3, 8] намекает на это.
Эвмен II снова отправился в Рим. Он надеялся своим личным присутствием унять раздражение против него в Риме, поскольку придавал большое значение нормальным отношениям с римлянами. Когда зимой 167/166 г. он уже высадился в Брундизии, сенат направил ему предписание безотлагательно покинуть Италию: в Риме вообще не желают больше видеть никаких царей, после того как Прусий II Вифинский совершенно неподобающим образом унизил себя в глазах сената. Высокомерное поведение римского соната, которое может быть понято лишь на фоне триумфа римского оружия над Македонией, дало повод к крайне бесцеремонному обращению с союзником, который по раз оказывал римлянам дружеские услуги.