Разрыв с римлянами, однако, не был еще непоправим, когда Митридат ужасным преступлением уничтожил всякую возможность примирения с ними. Всем наместникам во вновь завоеванных провинциях, а также магистратам свободных городов он приказал в течение 30 дней после составления царского рескрипта уничтожить всех италиков любого состояния — свободных, вольноотпущенников и рабов, безразлично — мужчин, женщин или детей. Трупы умерщвленных запрещено было хоронить. Доносчикам были обещаны вознаграждения, а тем, кто предоставит убежище объявленному вне закона или позаботится о погребении убитого, грозило суровое наказание. Этот кровавый «Эфесский эдикт» стал началом чудовищной резни в провинции Азии. Приказ исполнялся пунктуально: осквернялись убежища, где пытались спастись италики; повсюду — в домах и на улицах — разыгрывались такие душераздирающие сцены убийств, каких не было даже в худшие времена Пелопоннесской войны. Объявленных вне закона убивали везде и всюду; по большей части они становились жертвами беснующейся толпы, многие были убиты даже у алтарей, других бросали в море. Иногда кое-где пробуждались гуманные чувства, по их заглушал кровавый приказ, и порывы сострадания были утоплены в крови. Никто не чувствовал себя в безопасности даже на островах у западного побережья Малой Азии, и только Родос оказался неколебимым оплотом свободы и принял в свои степы многих беглецов-италиков.
Учиненное Митридатом жестокое избиение вошло в историю под названием «Эфесская вечерня» (88 г. до н. э.). По преданию, оно унесло 80 тыс. жертв. Если в одном из источников [Плут. Сулла, 24] указывается цифра в 150 тыс. убитых, то это — тенденциозное преувеличение. Но и 80 тыс. убитых — страшная цифра. Возникает вопрос, сознавал ли Митридат все общественно-политические последствия своего кровавого приказа? Не мог же он думать, что Рим оставит происшедшее без внимания! Слишком много семей и в Риме, и в Италии понесли утраты, и «величие римского народа» (maiestas populi Romani) потерпело большой урон не только в Малой Азии, но и во всем мире. Кто мог еще довериться римлянам, раз они не сумели воспрепятствовать столь чудовищному злодеянию?!
Вне всяких сомнений, кровавый Эфесский эдикт следует рассматривать прежде всего как акт политический. Запугиванием и террором Митридат хотел перетянуть на свою сторону всех, кто еще колебался, и это ему в очень большой степени удалось. Однако было недостаточно упрочить свое господство в Малой Азии. Ведь и в Греции, насколько невероятным это ни выглядело, пробуждались определенные симпатии к понтийскому царю, подчеркивавшему свою роль борца за дело эллинов. Многое, естественно, зависело от позиции Афин. Здесь в качестве верховного стратега власть захватил философ-эпикуреец Аристион. Друзья римлян были бессильны что-либо предпринять против него, и город вскоре открыто перешел в лагерь Митридата, тем более что появление в Эгейских водах Архелая вместе с понтийским флотом произвело на греков большое впечатление. Повсюду устраивали облавы на друзей римлян. Так, на маленьком острове Делосе понтийцы беспощадно истребили всех римлян вместе с италиками.
Сам Митридат, насколько мы знаем, никогда не показывался в Греции — он предоставил вести здесь войну своим генералам. на первых порах они смогли добиться значительных успехов, ибо почти вся Греция, за исключением Фессалии и Этолии, была потеряна для римлян; равным образом рухнуло римское господство и в Македонии. Это положение изменилось лишь в 87 г., когда весной на землю Греции ступил Сулла. Он высадился в Эпире и тотчас приступил к осаде Афин, которые, однако, попали в его руки лишь 1 марта 86 г. Впрочем, и после этого пришлось еще в течение длительного времени вести борьбу за занятый Архелаем Пирей. В результате обоих сражений на земле Беотии у Херонеи и Орхомена (86 г.) военное счастье окончательно перешло к римлянам. Несмотря на то что количественно войска Суллы уступали неприятелю, он остался победителем. Снова подтвердили свое превосходство римская дисциплина и стратегия Суллы. В частности, устройством рвов и полевых укреплений Сулла создал непреодолимые трудности для действий понтийской конницы.
Снова встает вопрос: почему Митридат не явился лично во главе армии в Элладу? Объяснить это можно тем, что у него уже возникли трудности и в Малой Азии, ибо сюда явилось римское войско под командованием Л. Валерия Фланка, а затем — после его убийства в Никомедии — Г. Флавия Фимбрии, которое стало сильно теснить понтийского царя. В руки римлян попали уже города Илион и Пергам, а последний был главной резиденцией Митридата в Западной Малой Азии. Сулла, в свою очередь, уже после битвы при Орхомене установил контакт с понтийским полководцем Архелаем. Последовали предварительные переговоры в Делии (возможно, также в Авлиде). Обе стороны были готовы к заключению мира: Сулла потому, что желал вернуться в Италию, а Митридат, поскольку опасался дальнейших потерь, в особенности в Малой Азии.
Завершающие переговоры состоялись в 85 г. на малоазийской земле, у городка Дардана, расположенного между Абидосом и Илионом, в Троаде. О происшедшей здесь встрече рассказывает сам Сулла. По его сообщению, выходит, что он и Митридат съехались на равнине, каждый с небольшой свитой. Митридат протянул Сулле для приветствия правую руку, на что Сулла намеренно не обратил внимания. Когда по настоянию Суллы царь начал держать речь — естественно, на греческом языке, которым оба владели, — Сулла перебил его, заметив, что о красноречии царя он хорошо информирован, но теперь должны обсуждаться факты. Затем Сулла перечислил преступления царя и потребовал от него ясного ответа, намерен ли он принять условия мира или нет. Когда Митридат ответил утвердительно, Сулла обнял его и вызвал из своей свиты обоих прогнанных понтийским царем правителей — Никомеда IV вифинского и Ариобарзана Каппадокийского. Митридат приветствовал Пикомеда, по отказался поздороваться с Ариобарзаном на том основании, что тот не был прирожденным властителем (в чем Митридат, по-видимому, был прав).
Относительно условий мира стороны пришли к соглашению уже на предварительных переговорах в Элладе, где они были оговорены между Суллой и Архелаем. В них предусматривалось следующее: во-первых, восстановление территориальных границ в том виде, как они существовали в 89 г., т. е. до начала войны. А это означало, что Рим получал обратно провинцию Азию, а Митридат должен был вернуть все захваченные им области, и прежде всего Пафлагонию и Каппадокию. Второе условие касалось возмещения военных расходов: Митридат обязался выплатить Риму 2 тыс. талантов. Третьим условием было предоставление Митридатом Сулле 70 военных кораблей, которые нужны были последнему для его возвращения в Италию. Четвертым пунктом предусматривалось возвращение пленных и перебежчиков. Пятое условие предусматривало амнистию для всех малоазийских греческих городов, перешедших в ходе войны на сторону понтийского царя. Наконец, Митридат был принят в число друзей л союзников римского народа.
Сколь бы разочаровывающими эти условия ни были для Митридата, ему все же удалось сохранить в неприкосновенности свою державу — Понтийское царство. Кроме того, Сулла игнорировал правило, согласно которому Рим до сих пор вел обычно переговоры лишь с поверженным врагом, а Митридат отнюдь еще не был сокрушен. Он скорее противостоял римскому полководцу как равноправный партнер, и никто не мог предвидеть, что принесет с собой будущее в Малой Азии. В особенности возникало сомнение, станет ли Митридат придерживаться Дарданского договора, если его к этому не принудят. Впрочем, от письменного составления договора стороны отказались, и таким образом, он представлял собой лишь личную сделку между двумя властителями.
Никто не станет отрицать, что Дарданский договор вызвал глубокий перелом в жизни Митридата. Впервые в лице Суллы ему встретился человек, олицетворявший «величие римского народа», хотя римский полководец и находился тогда в оппозиции к своему правительству в столице. Далеко идущие замыслы Митридата были отныне возвращены на почву реальных фактов. В частности, для него была теперь потеряна Европа, а кровопролития, учиненные в провинции Азии, оказались совершенно напрасными. В будущем необходимо было сконцентрировать все силы на укреплении Понтийской державы по обе стороны Черного моря, ибо она все еще оставалась самым значительным государством в Анатолии, а ее связи простирались вплоть до Южной России и даже еще дальше.