Митридат сделал последнюю попытку через посредников переубедить своего сына, но его даже не удостоили ответа. Тогда он понял, что на карту поставлена его жизнь, и так как он опасался, что его выдадут римлянам, а те заставят его украсить собою их триумфальное шествие в Риме, он принял последнее решение. Покорившись судьбе, он отпустил немногих друзей, которые сохраняли ему верность. Он велел им вместе с телохранителями отправиться к новому царю, а затем извлек из эфеса своей сабли смертоносный яд, который всегда носил при себе. В этот последний час при нем находились две его дочери — Митридатида и Нисса; совсем еще юными они были обручены с царями Египта и Кипра. Они настояли на том, чтобы принять яд раньше отца. В то время как на дочерей яд подействовал немедленно, старый царь напрасно ждал смерти: он слишком приучил себя к яду, и теперь тот не представлял для него опасности. Тогда Митридат приказал кельтскому офицеру из своей охраны по имени Битойт (в других источниках он называется Виток) прикончить его. Кельт повиновался; обнажив меч, он пронзил им царя. Согласно Аппиану, Митридату было тогда 68 или 69 лет; из них он правил 57 лет — необычайно долгий срок, выпадавший на долю лишь очень немногим правителям[26].
В заключительном слове, которое Аппиан посвящает Митридату [Mithr., 112], мы читаем о его великих делах, о его телесной крепости, о его незаурядных умственных способностях и его отношении к врагам и друзьям. Особенно подчеркивается его невероятная жестокость к членам собственной семьи, с которыми он и на самом деле обращался как с рабами. В том, что понтийский царь был исключительной личностью, не сомневались уже в древности, но спрашивается, можно ли его причислить к действительно великим правителям? Вряд ли можно ответить на этот вопрос положительно, ибо для действительно выдающегося правителя ему не хватало очень многого, и прежде всего следует помнить, что он не создал ничего прочного. Его государство — Понтийская держава — было творением, отмеченным с самого начала печатью недолговечности. Тот, кто подобно Митридату брался сплотить в одно государственное целое обширные области Анатолии и далекие территории по ту сторону Черного моря — Крым, земли по Азовскому морю, а также труднодоступную Колхиду у отрогов Кавказа, — должен был непременно понимать, что это государство сможет существовать лишь до тех пор, пока не будет угрозы извне. 13 конечном счете лишь личность самого основателя сплачивала воедино это государство. В различных подчиненных ему областях и у многочисленных населявших их народов не существовало никакого общего политического сознания, и едва ли могла идти речь об их глубокой преданности понтийскому царю и его дому. За ним шли, пока он был удачлив в осуществлении своих замыслов, но в беде у него оставалось мало друзей. Вообще это государство могло держаться лишь постольку, поскольку оно опиралось на ум и творческую энергию эллинов. Митридат слишком хорошо сознавал это, его усилия привлечь к себе греков Малой Азии были вполне естественны и понятны. Он придавал большое значение тому, чтобы они видели в нем освободителя, по греки очень скоро распознали, что господство Римлян они обменяли не на свободу, а на тиранию.
С другой стороны, сам Митридат сильно недооценил Римлян. Возможно, что причиной могла послужить неверная информация, полученная от римских перебежчиков. И все же ничто не может оправдать легкомыслия правителя, прямо-таки вызвавшего римлян на военные действия. Между тем Рим не мог долго мириться с злоупотреблениями Митридата, поскольку это подорвало бы всякое доверие к римскому авторитету в Малой Азии. Царь не понял, что Дарданский договор (85 г.) явился результатом временных трудностей Суллы, которому не терпелось поскорее вернуться в Италию, чтобы разделаться там со своими противниками. Митридат не мог постичь римский образ мышления; когда Серторий из далекой Испании уступал понтийскому царю захваченные этим последним области в Анатолии (за исключением провинции Азии), то это ровным счетом ничего не значило, ибо Серторий никак не мог повлиять на решения римского сената. Не может быть двух мнений: перспективы римской политики Митридата были совершенно ошибочны, и то, что он неуклонно, до самого конца, придерживался этой ошибочной оценки, стало существенным фактором его гибели. Что же касается его последних планов, предусматривавших вторжение в Италию, то здесь нет нужды говорить об этом — все необходимое было уже сказано в другом месте (см. выше, с. 318).
Надо ли заключить, что все в жизни Митридата было заблуждением? Нет, подобное утверждение было бы неправильным; просто та задача, которую он поставил перед собой, превосходила силы его государства, и из-за этого несоответствия он и потерпел крушение. Весьма показательно, что царь и на Переднем Востоке не имел никаких надежных союзников; даже его зять Тигран Армянский примкнул к римлянам, совершенно не считаясь с Митридатом. И наконец, своим авантюрным бегством в Пантикапей он сам исключил себя из мировой политики. То, что произошло после этого, было всего лишь эпилогом большой драмы, которая неизбежно должна была закончиться гибелью понтийского царя.
XII
Клеопатра VII, царица Египта
(70/69—30 гг. до н. э.)
Жизнь Клеопатры, последней македонской царицы Египта, падает на необычайно бурное время. Оно характеризуется множеством событий первостепенной важности. Когда Клеопатра родилась, Помпей — всего лишь 36 лет от роду и, стало быть, по римским понятиям слишком рано — был в первый раз назначен консулом. Когда ей было 10 лет, в Риме был заключен первый триумвират между Помпеем, Цезарем и Крассом, который подрубил под самый корень res publica libera — свободную республику. Приблизительно 20 лет от роду, в 49 г. до н. э., Клеопатра стала свидетельницей начала гражданской войны между Помпеем и Цезарем. А еще 10 лет спустя, уже на пороге своего тридцатилетия, ей пришлось пережить тяжелое испытание, когда ее оставил Антоний, чтобы жениться на сестре Октавиана Октавии. И наконец, когда Клеопатре исполнилось 40 лет, римские легионы под командованием Октавиана вступили в Александрию и положили конец независимости Египта. Это случилось после того, как разыгравшаяся 2 сентября 31 г. до н. э. морская битва при Акциуме завершилась решительной победой Октавиана и поражением великого покровителя Клеопатры Антония.
За свою жизнь она сумела завоевать любовь и симпатии двух великих людей — Цезаря и Антония. Первый пал жертвой подлого заговора в Риме, второй потерпел поражение в борьбе за власть со своим противником Октавианом и в своем падении увлек за собой и Клеопатру. Пропаганда Октавиана не уставала поносить египетскую царицу и изображать ее заклятым врагом римлян. По последующие поколения совершенно справедливо не переняли этой отрицательной характеристики Клеопатры, скорее, наоборот, в последней царице из дома Птолемеев они видели и видят личность, которая не только оказалась вполне достойной своих предшественников на тропе, по даже еще превзошла их. Ведь именно Клеопатра направляла политику Египта в то изменчивое время и благодаря своей связи с Антонием она смогла придать родной стране еще раз большое политическое значение.
Со смертью Клеопатры со сцены сошла последняя из великих эллинистических держав, хотя египетская цивилизация продолжала жить еще целые столетия, а вместе с нею и память о царице, которая покончила жизнь самоубийством, чтобы не идти пленницей в триумфальном шествии Октавиана.
Имя Клеопатра неоднократно засвидетельствовано в истории македонских династий. Оно, очевидно, означало «славная своим отцом». Это имя носила дочь Филиппа II и сестра Александра Великого. В доме Птолемеев оно появляется благодаря селевкидской принцессе, дочери Антиоха III Клеопатре I (см. выше, с. 236), выданной замуж за Птолемея V, прозванного Эпифаном (правил с 204 до 180 г. до н. э.). Среди их детей была дочь с тем же именем. Это — Клеопатра II, которая была замужем сначала за своим старшим братом Птолемеем VI Филометором (правил со 180 до 145 г.), а после его смерти — за своим младшим братом Птолемеем VIII Эвергетом II (правил со 145 до 116 г.). От брака с Птолемеем VI у псе была дочь Клеопатра III, а от второго брака — по крайней мере три дочери, получившие то же имя: Клеопатра IV, Клеопатра Трифена и Клеопатра Селена. Клеопатра V, в свою очередь, была дочерью Птолемея IX по прозвищу Сотер (II). Клеопатра VI (тоже с модным тогда прозвищем Трифена, что означает «Великолепная») происходила, так же как и ее знаменитая сестра Клеопатра VII, от брака Птолемея XII Нового Диониса (прозванного также Авлетом) и его сестры Клеопатры V. Родственные отношения в семье поздних Птолемеев отличаются целым рядом браков между братьями и сестрами. Впрочем, браки эти примечательны тем, что о каких-либо проявлениях вырождения в династии Лагидов — во всяком случае, насколько об этом можно судить в настоящее время — не может быть и речи. И менее всего это относится к женским членам царской семьи, которые все без исключения были выдающимися по своему уму женщинами и правительницами.