Отец Клеопатры Птолемей XII умер в 51 г. до н. э. Его жизнь была преисполнена превратностей. Удачи и неудачи попеременно то возносили его, то пригибали к самой земле. Он был человеком, абсолютно лишенным щепетильности; в нем нельзя было обнаружить и следов того, что зовется моралью, зато ему были присущи в избытке жестокость и неумолимость даже по отношению к собственным отпрыскам. Этим он не выделялся на фоне других эллинистических монархов, по ему недоставало гениальности, присущей, например, Митридату Понтийскому, который далеко превосходил его своей беспощадностью.
Птолемей XII неплохо распорядился своим царством. Согласно его последней воле, править в Египте должен был его, тогда еще десятилетний, сын Птолемей XIII вместе со своей сестрой Клеопатрой VII, которая была почти вдвое старше его. Таким образом, предусматривалось совместное правление: оба правителя должны были иметь равную долю власти. Однако царь Птолемей XII не мог не догадываться 0 том, что юный принц будет лишь игрушкой в руках своей энергичной сестры. Несмотря на это, он счел такое распоряжение целесообразным. Ведь в Египте было традицией, чтобы правили мужчины, а женщины, находясь на троне, по возможности меньше появлялись на публике. Насколько велика была зависимость Птолемеев от Рима, обнаруживается в том, что завещатель по всей форме просил римский народ позаботиться об исполнении его завещания. Это был разумный ход со стороны царя. Он давно уже оценил знамение времени и понял, что в Египте в будущем не может быть никаких изменений без согласия Рима. Возможно, что царь за несколько месяцев до своей кончины назначил обоих старших детей — Клеопатру VII и Птолемея XIII — своими соправителями, чтобы таким образом гарантировать переход короны к своим наследникам, но утверждать это с абсолютной уверенностью все же нельзя. В принципе такая акция со стороны Птолемея XII не исключена, ибо династическая преемственность власти была для него столь важна, что он не мог доверить ее судьбу случайности.
Но что, собственно, известно о личности юной Клеопатры? Своими женскими чарами она, должно быть, с юности притягивала к себе мужчин, если только верно известие, что Антоний был совершенно пленен ею, когда он в 55 г. вместе с Габинием появился в Александрии. Безусловной красавицей юная Клеопатра не была — это подтверждают ее изображения на монетах. Они рисуют нам хотя и правильное, но, скорее, характерное, чем красивое, лицо, с чрезмерно длинным, загнутым книзу носом, — лицо, свидетельствующее о силе и решительности. Во всяком случае, Клеопатра не сочла необходимым стилизовать свое изображение на монетах— она хотела быть такой, какой в действительности казалась людям своего времени. У Плутарха [Антоний, 27] можно прочитать по этому поводу следующее: «Красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимою прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкою убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу (буквально — «оставлял свое жало»). Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад — на любое наречие, так что лишь с очень немногими варварами она говорила через переводчика, а чаще всего сама беседовала с чужеземцами — эфиопами, троглодитами, евреями, арабами, сирийцами, мидянами, парфянами. Говорят, что она изучила и многие иные языки, тогда как цари, правившие до нее, не знали даже египетского, а некоторые забыли и македонский». Плутарх, жизнь которого приходится на время Римской империи (приблизительно 46—127 гг. н. э.), очевидно, почерпнул эти данные из современного источника, возможно, например, у лейб-медика Клеопатры по имени Олимп. Впрочем, хорошо знал царицу и Кв. Деллий, друг Антония, а позднее друг Октавиана, Однако мы не знаем, оставил ли он какие-либо записи о ней.
При вступлении в управление Клеопатра столкнулась с крайне тяжелым положением в стране. Но она, вне всякого сомнения, обладала большим умом и потому знала, что благосостояние страны основывается прежде всего на трудоспособности местного населения, которую необходимо было снова активизировать. Главное внимание следовало обратить на должную обработку полей, но на пути решения этой задачи вставали большие трудности, вызванные, по крайней мере частично, слабыми разливами Нила (48 и 42 годы были отмечены исключительно низким уровнем воды). Клеопатра, безусловно, понимала эти задачи, однако к управлению страной она не испытывала особого желания. Ей было чуждо стремление трудиться во имя своего народа — этим должен был заниматься опекунский совет, назначенный ей в помощь отцом.
Главой правительства был тогда евнух Потин. Но и от него мало что можно было ожидать, потому что основная его задача состояла в том, чтобы ублажать римлян, выколачивавших из Египта огромные доходы. Свидетельством беспомощности правительства является папирусный документ{81}, в котором содержится требование ко всем скупщикам зерновых и бобовых в Среднем Египте, чтобы они под страхом смерти все зерно и все бобовые везли только в Александрию, очевидно во избежание там голодных бунтов. Если грозились применять столь строгие наказания, то положение в стране действительно должно было быть безотрадным. Но ответственным за все был, как мы сказали, Потин. От юной царицы, которой было всего около 20 лет, трудно было ожидать более глубокого понимания необходимости непреклонной правительственной деятельности. Клеопатра и ее брат Птолемей XIII были правителями Египта лишь по форме: они фигурировали в заголовках документов, каждый в Египте знал этих правителей, но они не управляли, а наслаждались привилегиями своего почти божественного положения и расточали время в пустых дворцовых церемониях и празднествах.
Контрастом блестящего птолемеевского двора в Александрии было положение в сельской местности. Население давно уже утратило веру в справедливость, многие крестьяне проявляли недовольство, администрация была поражена коррупцией, а жречество лишь ревностно оберегало свои привилегии. Кругом можно было видеть невозделанные поля, крестьяне скрывались в храмовых убежищах в ожидании лучших времен. В 50-е годы I в. до н. э., еще до вступления в управление Клеопатры, в стране вспыхнуло восстание, распространившееся на значительную часть Среднего Египта — на округа Гераклеополя, Оксирипха, а также Арсинои (сегодняшний Фаюм). Власти, как это часто бывало, оказались беспомощными перед этими событиями, и не удивительно, если и при Клеопатре VII пришлось использовать войска в Гераклеопольском округе, чтобы образумить тамошнее население{82}. Кстати, весьма примечательно появление обозначения speira для воинского подразделения; по-видимому, здесь может идти речь лишь о римских войсках (speira = манипул), которые были расквартированы в стране со времен Габиния (55 г.). Разумеется, при этом не следует думать о природных римлянах или италиках; речь идет скорее о солдатах — выходцах с Востока, подобных тем, которых позднее в избытке можно было обнаружить в легионах Антония. Однако правительство не ограничивалось подавлением восстаний. Мы располагаем указом царя и царицы, т. е. Птолемея XIII и его сестры Клеопатры VII, от 49/48 г. до н. э.{83}. В этом документе известной части населения, а именно обладателям охранных грамот, гарантируется свобода личного передвижения, чтобы они могли заниматься экономической деятельностью на благо страны. Все эти распоряжения представлены лишь двумя-тремя случайно дошедшими до нашего времени документами, Однако они свидетельствуют о том, каким тяжелым стало экономическое положение Египта при Клеопатре VII.
Не удивительно, что совместное правление двух столь различных по возрасту представителей династии Птолемеев вскоре привело к трениям. Оба находились под влиянием своих советников, а эти последние преследовали разные цели. При дворе в Александрии образовались две противоположные партии, пытавшиеся оспаривать друг у друга первенство. Большая доля вины за все ложится здесь на Клеопатру. Она совершенно подавила своего младшего брата и отстранила его от какого бы то ни было участия в делах управления, хотя в завещании их отца недвусмысленно было предписано обратное{84}. Сначала царица, очевидно, вообще правила одна, но это, по-видимому, продолжалось лишь очень недолго, поскольку в одном документе, датируемом 27 октября 50 г. до н. э.{85}, в прескрипте появляется имя юного царя, притом подчеркнуто на первом месте, перед именем царицы. За этой переменой угадывается рука Потина.