Едва Антоний высадился в Сирии, как он немедленно вызвал к себе Клеопатру; она послушалась — как долго ждала она этого зова своего господина и возлюбленного! Зиму 37/36 г. Антоний и Клеопатра провели вместе в древней резиденции диадохов Антиохии-на-Оропте. Октавия исчезла теперь из поля зрения Антония, и воспоминание о супруге лишь изредка оживало в пом, когда до него доходили письма из Рима и Италии, и среди них озабоченные послания Октавии. Однако вновь вспыхнувшая страсть была сильнее, и теперь пакопец Антоний узаконил свой союз с египетской царицей: отныне он считал Клеопатру своей законной супругой. Так, во всяком случае, следует толковать слова самого Антония [Светоний, Август, 69]. Правда, это свидетельство пытались подвергнуть сомнению. Так, Копрад Крафт{93} полагал, что фразу uxor mea ost («она моя жена») в указанном месте Светония следует воспринимать как вопросительную, что, естественно, придало бы этому высказыванию совершенно обратный смысл. Однако такая интерпретация вряд ли была бы правильной, да и если бы Антоний хотел сказать, что Клеопатра не является его женой, он, пожалуй, выразился бы более определенно.
А как обстояло дело с детьми Клеопатры от Антония — Александром Гелиосом и Клеопатрой Селеной? Близнецам шел уже четвертый год, и следует, по-видимому, предположить, что Антоний и их тогда признал своими законными детьми. В 36 г. Клеопатра снова родила Антонию сына. Он получил имя Птолемея Филадельфа — династическое имя, которое должно было воскрешать в памяти славные времена Птолемеев.
Окруженная своими детьми, к числу которых относился также Цезарион, Клеопатра была признанной правительницей Птолемеевского государства, и Антоний, ее супруг, недвусмысленно остановил свой выбор на египетской царице, хотя так и не отправил Октавии письма о разводе. В этом отношении Антоний не был мелочно-щепетилен. Разве в Риме у него не было уже законной супруги Фульвии, когда он жил с Клеопатрой в Египте?. Эти вещи не следует рассматривать с сугубо юридической точки зрения; гораздо важнее были тогда державные устремления, которые не следует игнорировать при оценке отношений Антония с египетской царицей. Так или иначе, Антоний велел поместить на обратной стороне своих монет изображение Клеопатры, и таким образом союз обоих властителей был доведен до сведения мировой общественности. Вдобавок Клеопатре был передан ряд территорий — подношение, которое можно обозначить как своего рода Morgengabe (дар молодого мужа новобрачной на утро после свадьбы. — примеч. пер.). Сюда относились финикийское побережье от реки Элевтера (Литани) до Сидона, остров Кипр, побережье Киликии, а также земли на Крите, в Иудее и в области набатеев.
Антоний проявил чрезвычайную щедрость за счет Римской империи, что вызвало сильное порицание не только со стороны Октавиана. Однако и здесь Антоний был далек от юридических сомнений: его побудила к столь дорогостоящему подношению лишь его природная щедрость. Клеопатра приняла эти территории с большой радостью, они служили округлению Птолемеевского государства, которое находилось на пути к тому, чтобы превратиться в значительную силу в Передней Азии. Клеопатра рассматривала этот дар как событие настолько важное, что с 36 г. до н. э. начала отсчет новой эры, причем этот год — 16-й год ее правления — стал обозначаться как 1-й год. Для Клеопатры началась, таким образом, новая эпоха, она праздновала полный триумф как женщина и как царица. Прежние исследователи иногда относили новую датировку (16-й год правления = 1-му году) к заключению брака между Антонием и Клеопатрой, однако этот взгляд опровергается убедительным свидетельством Порфирия (III в. н. э.), отраженным у Евсевия{94}.
Впрочем, передают, что Клеопатра осталась не совсем удовлетворенной полученным даром — она требовала большего, на что якобы Антоний ответил ей отказом. Поскольку, Однако, это известие встречается в заведомо враждебном Клеопатре источнике, у Флавия Иосифа то к нему следует отнестись скептически. Во всяком случае, Клеопатре вполне удалось соединить личные и политические цели. Была ли она в состоянии с помощью Антония еще раз поднять Птолемеевскую державу на вершину могущества? Быть может, ей бы это и удалось, если бы не помешали политические перемены мирового значения. О них нам и следует теперь поговорить.
В 36 г. Клеопатре было примерно 34 года; хотя ее первая молодость прошла, она все еще была опасна для мужчин, так как благодаря своему блестящему уму, без сомнения, могла соперничать даже с самыми образованными из них. Но к какой цели она стремилась и был ли у нее на самом деле конкретный план? Не зависело ли все от успеха ее супруга Антония, поставившего себе ближайшей задачей разгром парфян? И разве не было очевидным, что победитель парфян не остановится перед последним шагом — провозглашением себя царем всего Востока? Этого момента и ждала Клеопатра. Было ясно, ее доля будет велика в славе Антония, если ему удастся осуществить парфянские планы, как он рассчитывал. А как только парфяне будут побеждены, новый Александр, каким мнил себя Антоний, продиктует и Октавиану свои условия, ибо невозможно было себе представить, что Антоний ограничится одним Востоком. Но все это были фантастические проекты, их выполнение приходилось отложить до времени после парфянского похода и победы над Великим царем парфян.
Но все произошло совсем иначе. Предпринятый Антонием при поддержке по меньшей мере 16 легионов парфянский поход{95} окончился осенью 31 г. полной неудачей, разбившись о мощные степы Газака-Веры (позднее переименованной во Фрааспу) в Мидии-Атропатене. При отступлении в Армению, отдаленно напоминавшем отступление Великой армии из России в 1812 г., Антоний лишился почти трети своего войска. Это было страшное кровопускание, от которого он никогда уже не мог оправиться, тем более что Октавиан лишил его теперь возможности проводить наборы в Италии и вообще в западной части империи.
Парфянский поход означал не только временное военное поражение — с его провалом начинается новая эра в жизни Антония и Клеопатры. По несчастье лишь теснее связало их; отныне они могли рассчитывать лишь друг на друга, и если бы упал одни, он неизбежно увлек бы за собой и другого.
Иудейские источники рассказывают о Клеопатре невероятные вещи. Когда Антоний перед началом парфянского похода отпустил ее в Александрию, она будто бы на пути из Дамаска посетила Ирода Иудейского, чтобы взыскать с него арендную плату за пользование землями у Мертвого моря. При этом, по утверждению Флавия Иосифа, она якобы хотела соблазнить Ирода с тем расчетом, чтобы, если бы дело получило огласку, скомпрометировать его в глазах Антония. Однако не может быть ни малейшего сомнения, что эта история является совершенно ни на чем не основанной выдумкой Иосифа, она опровергается уже одним тем, что Ирод с почетным эскортом сопровождал царицу вплоть до Пелузия. Между ними абсолютно ничего не произошло. По этому случаю видно, на какие измышления был способен Иосиф по отношению к женщине и царице, которая повсюду была известна своей враждебностью к иудеям. Спрашивается также, каким образом Ироду даже могло прийти на ум убийство царицы, как об этом пишет иудейский историк?
После неудачи с парфянским походом Антоний нуждался в Клеопатре как никогда. Он вызвал ее в Левкокому, маленькую гавань между Беритом (Бейрут) и Сидоном. Клеопатре понадобилось некоторое время, чтобы собрать предназначенные для Антония подкрепления. Наконец ее корабль появился на рейде. Антоний поджидал ее с величайшим нетерпением. В этой ситуации в жизни обоих снова соединились воедино любовь и политика, для триумвира же в его тяжелом положении помощь Клеопатры была прямо-таки даром небес. Теперь у него больше не было никаких колебании: он порвал все связи с Западом и окончательно перешел в лагерь Клеопатры. Ведь если кто и мог еще его спасти, так это была Клеопатра. Когда ему было передано известие, что Октавия отправилась на Восток, чтобы доставить ему 2 тыс. солдат и необходимые припасы, он приказал ей незамедлительно вернуться в Италию. Он отказывался от этой поддержки — пользы от нее все равно почти не было.