— Конечно, я думал об этом! — Ричард, очевидно, терял терпение.
— Так почему бы не сделать то, что я предлагаю, и застать его врасплох?
— Потому, что я не позволю тебе совершить самоубийство, напав на Джеганя посреди его войск, — практически процедил лорд Рал. — Когда ты исповедаешь его, вокруг тебя будет еще, по меньшей мере, несколько десятков его телохранителей, которые, вне сомнения, постараются убить тебя, чтобы освободить Джеганя от исповеди.
Томас застыл, упрямо глядя в сторону созданного им портала.
— Даже зная, что он останется верен мне после смерти?
— Зная или не зная — не имеет значения, если им вздумается, что это единственный шанс освободить его. Но если они окажутся неправы, это не вернет тебя к жизни.
Томас лишь хмыкнул. Ему вспомнились многие моменты из его прошлого, в которые ему приходилось отстаивать свою свободу принятия решения, только вот, труднее всего было разговаривать не с отцом, а с матерью. Оба, и Ричард и Кэлен, были на его стороне, когда он хотел проявить свою самостоятельность, будь то участие в походе с войсками, охота или заседание Совета, но именно Ричард был тем, кто всецело доверял своему сыну и позволял ему идти на осознанный риск, если в том была необходимость. Он знал, что приносил — вернее, еще принесет своим родителям много терзаний и беспокойства, и сейчас, смотря в лицо своему отцу, он осознал, сколь многое ему предстояло пережить, чтобы когда-нибудь позволить себе отпустить своего сына, задушив собственный страх.
— И ты даже не попробуешь убить его сам, чтобы обезопасить всех, кого любишь? — спросил он.
Ричард не ответил ровным счетом ничего, ведь его ответ был очевиден. Он попытался бы. Вне сомнений, он попытался бы.
Исповедник почувствовал, как его внутренности начали вскипать от гнева и бессилия. Пусть он и знал, чем были обусловлены действия Искателя, он не мог смириться с тем, что у него отняли право голоса. Томас с досадой отметил, что, если бы Цирилла не сказала Ричарду о том, что его смерть была концом всего его существования, все могло бы быть гораздо проще.
В ту минуту, когда Исповедник услышал условия, выставленные духами его отцу, и увидел его потухший взгляд, он уже знал, чем это обернется для него — и чем это обернется для Джеганя. Он просто не мог позволить кому-то другому убить Императора Древнего Мира — не после всего, что он сделал с ним и с теми, кто ему дорог и не для того, чтобы его отец отдал жизнь в акте отчаянного самопожертвования, погибнув вместе со своим заклятым врагом.
Цирилла велела им не терять надежду, и Томас намеревался сделать все, чтобы Ричард принял это.
— Твой отец был прав: мы действительно похожи. Хотя я младше тебя на четыре года, во мне, кажется, уже играет вся твоя упертость, — Исповедник усмехнулся, становясь боком к порталу и лицом — к Искателю. — Он был прав и в своем пророчестве. Не злись на меня, но, боюсь, я и правда не позволю тебе убить Джеганя собственными руками.
Услышав его слова, Ричард попытался сомкнуть портал, вызванный Томасом, чтобы не оставить Исповеднику никаких шансов на самовольный уход. У Исповедника было не больше доли секунды, чтобы задержать свой взгляд на лице отца, прежде чем все его существо устремилось в стремительно сужающийся портал.
За несколько секунд до того, как некогда пятифутовая светящаяся прореха, разделившая здание на две части, достигла ширины ниточки, все еще протянутой от пола до потолка, Томас шагнул в нее, полный решимости расквитаться со своим врагом.
***
Бердина, как нельзя вовремя вбежавшая в комнату, успела застегнуть Рада-Хан на шее Матери-Исповедницы до того, как магия, клокотавшая внутри ее тела, успела вырваться наружу. Кэлен облегченно выдохнула, закрывая глаза. Темнота за ее веками была так же пуста, как и ее сознание, в котором больше не была места ее дару. И все же, теперь, когда ей не нужно было концентрироваться на том, чтобы сдерживать себя, она смогла выдохнуть более свободно и даже сосредоточиться на том, что говорила ей повитуха.
Ее указания — неразрывный хоровод из слов «тужься», «напрягись», «дыши» и всех похожих по значению, что только могли прийти в голову в данный момент, гулко отдавались в сознании Кэлен. Она хотела сделать то, о чем ее просили, и сначала у нее даже получалось — ей стало немного легче переносить боль, когда каждая новая схватка стала не просто наказанием за то, что она осмелилась принести ребенка в этот мир, но и сигналом к тому, чтобы она напрягла мышцы и, наконец, закончила то, что началось больше девяти часов назад.
Ее сознание обожгла искра осознанности: она поняла, что именно сейчас она должна была отдать все силы, что у нее были, чтобы ее сын выжил. По истерзанному разуму прокатилась волна паники. Она все отчетливее осознавала, что оставшихся у нее ресурсов могло быть недостаточно.
Ее горло сдавил безмолвный стон, а пальцы смяли одеяло до того сильно, что вверх по ее рукам начала подниматься боль, казавшаяся жалкой по сравнению со всем остальным, что сейчас происходило с ней. Она боялась, что не сможет преодолеть это в одиночку.
— Еще немного, дитя мое, еще немного, — заверила ее старушка после того, как в очередной раз сказала свое заветное «тужься».
Когда Кэлен, в конце концов, закричала от боли, и вместо того, чтобы сминать одеяло, отчаянно сжала запястье Никки своими пальцами, ей не осталось ничего другого, кроме как поверить ей на слово. Колдунья не возразила ни единым словом, стойко терпя боль, которую ей причиняла хватка другой женщины.
Если бы Ричард был здесь…
Кэлен тряхнула головой, избавляясь от этой мысли — ей хватало и физической боли. Она вспомнила то, как ощущалась пытка Джеганем, когда он сломал большинство костей в ее теле и едва не убил, и решила, что та боль, которую она испытывала сейчас, хотя бы имела смысл, а потому была терпима.
Магия Никки, втекавшая в ее тело через запястье, теперь ощущалась немного болезненно — так, словно под ее кожей было много-много маленьких иголочек, обжигавших ее и поддерживавших в сознании. Она лишь слабо сжала пальцы, но ничего более, потому что в тот же момент ее разрывающееся на части тело в очередной раз потребовало от нее мобилизации всех оставшихся сил, намекая на это очередной схваткой.
Осталось немного.
Голова шла кругом от того, что в воздухе было слишком мало кислорода. Влага, скопившаяся в уголках ее глаз, прочертила дорожку вниз по ее щеке уже в виде слезы.
— Ты почти сделала это, дитя мое! — заявила повитуха.
— Еще немного, Мать-Исповедница! — поддержали ее морд-сит, которые, должно быть, не имели ни малейшего представления о реальном состоянии дел, но хотели придать ей немного сил.
Никки просто крепко сжала ее руку, и Кэлен даже задалась вопросом, у кого из них кости треснут раньше.
За окном прогремела гроза, и черное небо прорезала последняя за эту ночь молния. Последняя схватка оборвалась так же, как и крик Кэлен перед тем, как каждая мышца в ее теле предательски поддалась чувству усталости, опрокидывая ее на постель. Впервые за долгое время она почувствовала облегчение, но лишь телесное. Ее сознание было опустошено.
Ее голова склонилась набок, прильнув к руке Кары, которая ни на секунду не оставляла ее на это время, иногда опускаясь на ее плечо, а затем возвращаясь к ее щеке. За опущенными веками бегал хоровод разноцветных огоньков, то приближаясь, то отдаляясь — ощущение, похожее на то, как если бы она с силой надавила пальцами на оба глаза. Только вот, руки Кэлен уже безвольно лежали вдоль ее боков, и вряд ли она сможет поднять их в ближайшее время.
Несмотря на усилия Никки, голоса начинали звучать все более и более расплывчато. Кэлен едва разбирала отдельные слова, которые теперь слились для нее в один нескончаемый, неоформленный и бурлящий поток. Ее волновало лишь то, что среди этих звуков не было слышно одного, но самого важного для нее звука — крика ее новорожденного сына.
Кэлен твердила себе, что была обязана узнать, все ли было в порядке, но темнота уже плотно вплелась в ее сознание, обвила своими щупальцами ее зрение и слух.