Смертной казни были преданы лишь четверо непосредственных убийц архиепископа Амвросия, а более ста семидесяти наиболее злостных смутьянов были биты кнутом, сечены плетьми и розгами и затем отправлены либо на галеры, либо на казённую работу. Следует заметить, что судьи действовали небезоглядно, оправдав более ста других привлечённых к суду.
Пробыв в Москве около трёх недель и решительно изменив ситуацию в лучшую сторону, Орлов в середине ноября выехал в Петербург, возвратившись как триумфатор, потому что всем было известно, что он не просто был послан в Москву, но вызвался поехать по собственной инициативе.
Об этом же свидетельствовала и надпись на мраморной доске, прикреплённой к Триумфальным воротам у Царского Села, выстроенным в честь возвращения спасителя Москвы.
За время отсутствия Орлова в Петербурге там произошли серьёзные изменения — в Совете решительную победу одержала партия Никиты Панина — сторонника заключения скорого мира с Турцией.
В начале 1772 года было решено открыть переговоры и во главе русской делегации был поставлен Григорий Орлов — первый полномочный посол. Вторым послом был определён Алексей Михайлович Обрезков, опытный дипломат, долгие годы служивший русским послом в Константинополе. Местом встречи назначили городок Фокшаны на границе Молдавии и Валахии (ныне на территории Румынии).
Первому послу перед отправлением на Конгресс было подарено несколько парадных кафтанов, один из которых, усыпанный бриллиантами, стоил миллион рублей. Свита Орлова напоминала царский двор, ибо в её штате были и маршал, и камергеры, и пажи, а кучеров, поваров, лакеев и слуг было более трёхсот.
25 апреля огромный посольский поезд выехал из Петербурга и уже 14 мая был в Яссах. Однако турецкие послы Осман-Эффенди и Язенджи-Заже прибыли в Фокшаны лишь 24 июля, сопровождаемые дружественными им послами Австрии и Пруссии. В начавшихся переговорах Орлов не проявил дипломатических талантов, идя напролом и не встречая со стороны турок никаких уступок. 18 августа он прервал переговоры и уехал в Яссы, где стоял штаб армии Румянцева. 3 сентября Орлов получил из Петербурга рескрипт императрицы, что, находясь в армии, он должен поступить под команду генерал-фельдмаршала Румянцева, а переговоры продолжить, если они возобновятся. Орлов стал ожидать дальнейшего развития событий, не подозревая, что неудача в Фокшанах — ничто по сравнению с катастрофой, уже постигшей его в Петербурге.
Новые увлечения, новые заботы
3 августа 1772 года прусский посланник в Петербурге граф Сольмс писал своему королю Фридриху II, очень охочему до всяких интимных сообщений: «Не могу более воз держаться и не сообщить Вашему Величеству об интересном событии, которое только что случилось при этом дворе. Отсутствие графа Орлова обнаружило весьма естественное, но тем не менее неожиданное обстоятельство: Её Величество нашла возможным обойтись без него, изменить свои чувства к нему и перенести своё расположение на другой предмет. Конногвардейский поручик Васильчиков, случайно отправленный с небольшим отрядом в Царское Село для несения караулов, привлёк внимание своей государыни... При переезде двора из Царского Села в Петергоф. Её Величество в первый раз показала ему знак своего расположения, подарив золотую табакерку за исправное содержание караулов. Этому случаю не придали никакого значения, однако частые посещения Васильчиковым Петергофа, заботливость, с которою она спешила отличить его от других, более спокойное и весёлое расположение её духа со времени удаления Орлова, неудовольствие родных и друзей последнего, наконец, множество других мелких обстоятельств уже открыли глаза царедворцам. Хотя до сих пор всё держится в тайне, но никто из приближённых не сомневается, что Васильчиков находится уже в полной милости у императрицы; в этом убедились особенно с того дня, когда он был пожалован камер-юнкером...
Некоторая холодность Орлова к императрице за последние годы, поспешность, с которою он в последний раз уехал от неё, оскорбившая её лично, наконец, обнаружение многих измен — всё это вместе взятое привело императрицу к тому, чтобы смотреть на Орлова, как на недостойного её милостей».
Орлов был изрядным повесой и сердцеедом ещё и до того, как сблизился с Екатериной. Статус фаворита мало что изменил в его отношениях с женщинами. Уже в 1765 году, за семь лет до разрыва с Екатериной, французский посланник в России Беранже писал из Петербурга герцогу Праслину: «Этот русский открыто нарушает законы любви по отношению к императрице; у него в городе есть любовницы, которые не только не навлекают на себя гнев императрицы за свою угодливость Орлову, но по-видимому, пользуются её расположением. Сенатор Муравьев, накрывший с ним свою жену, едва не сделал скандала, прося развода. Царица умиротворила его, подарив земли в Ливонии».
Эти и многочисленные иные похождения фаворита переполнили чащу терпения Екатерины, и она решилась на разрыв.
Выбор ею Васильчикова случайным не был: его «подставил» сорокатрёхлетней императрице Никита Панин, умный и тонкий интриган, к тому же весьма недовольный деятельностью Орлова на переговорах, поскольку и он, как глава Коллегии иностранных дел, нёс ответственность за их исход.
Александр Семёнович Васильчиков был родовит, но небогат. Молодой офицер показался Панину подходящей кандидатурой, ибо был хорош собой, любезен, скромен и отменно воспитан. Панин и братья Чернышовы, сговорившись друг с другом, представили Васильчикова скучающей в одиночестве Екатерине.
Орлов уехал на Конгресс в Фокшаны 25 апреля, а уже через одиннадцать дней, 5 мая в «Камер-Фурьерском Журнале» впервые появилось имя Васильчикова, который тотчас же с соизволения Екатерины занял апартаменты Григория Орлова и тут же стал камергером и кавалером ордена Александра Невского.
Однако, прежде чем поселиться в покоях фаворита, молодой и робкий конногвардеец был подвергнут многократному испытанию на служебное соответствие в выполнении прямых обязанностей таланта императрицы.
Вот что писал об этой непростой и весьма ответственной процедуре уже известный нам Тургенев:
«В царствование Великой посылали обыкновенно к Анне Степановне на пробу избираемого в фавориты Её Величества. По осмотре предназначенного в высокий сан наложника, матушке-государыне лейб-медиком Роджерсоном, и по удостоверению представленного годным на службу относительно здоровья, препровождали завербованного к Анне Степановне Протасовой на трёхнощное испытание.
Когда наречённый удовлетворял вполне требования Протасовой, она доносила всемилостивейший государыне о благонадёжности испытанного, и тогда первое свидание было назначено по заведённому этикету двора или по уставу высочайше для посвящения в сан наложника конфирмованному. Перекусихина Марья Саввишна и камердинер Захар Константинович были обязаны в тот день обедать вместе с избранным. В 10 часов вечера, когда императрица была уже в постели, Перекусихина вводила новобранца в опочивальню благочестивейшей, одетого в китайский шлафрок, с книгою в руках и оставляла его для чтения в креслах подле ложа помазанницы. На другой день Перекусихина выводила из опочивальни посвящённого и передавала его Захару Константиновичу, который вёл новопоставленного наложника в приготовленные для него чертоги; здесь докладывал Захар уже раболепно фавориту, что Всемилостивейшая Государыня высочайше соизволила назначить его при высочайшей особе своей флигель-адъютантом, подносил ему мундир флигель-адъютантский, шляпу с бриллиантовым аграфом и 100 000 рублей карманных денег. До выхода ещё государыни — зимою в Эрмитаж, а летом — в Царском Селе, в сад, прогуляться с новым флигель-адъютантом, которому она давала руку вести её, передняя зала у нового фаворита наполнялась первейшими государственными сановниками, вельможами, царедворцами, для принесения ему усерднейшего поздравления с получением высочайшей милости. Высокопреосвященнейший пастырь митрополит приезжал обыкновенно к фавориту на другой день посвящения его, и благословлял его святою иконою!»