Цесаревич был счастлив не менее жены и в день свадьбы отправил ей такую записочку: «Всякое проявление твоей дружбы, мой милый друг, крайне драгоценно для меня, и клянусь тебе, что с каждым днём всё более люблю тебя. Да благословит Бог наш союз, так же, как Он создал его. П.»
...И Бог благословил этот союз: уже в апреле 1777 года Мария Фёдоровна сообщила мужу, что она ждёт ребёнка.
Её первенцем, которого великая княгиня ожидала в конце года, стал будущий император Александр I.
В то время как покинувший Петербург Потёмкин находился неподалёку от столицы, окончательно потерявший надежду на возвращение в прежнее своё положение Григорий Орлов уезжал то в Гатчину, то в Ревель, то в Москву. Говорили, что он порою ведёт себя странно, обнаруживая явные признаки помешательства, и одним из доказательств этого считали совершенно неожиданную женитьбу на собственной двоюродной сестре девятнадцатилетней Екатерине Николаевне Зиновьевой. Она была дочерью родного брата его матери генерал-майора Николая Ивановича Зиновьева, служившего Санкт-Петербургским обер-комендантом. Зиновьева по справедливости считалась одной из самых красивых женщин России, была добра и нежна и отличалась, кроме того, высочайшей нравственностью. Она обвенчалась со своим сорокатрёхлетним кузеном в июне 1777 года, но так как брак столь близких родственников считался кровосмесительным, то недруги Орлова решили расторгнуть их супружеский союз и выступили в Совете с предложением признать брак недействительным, а их обоих заточить в монастырь. Только Кирилл Разумовский не согласился с этим. «Лежачего не бьют, — сказал он. — Ещё недавно все мы почитали бы за счастье побывать у Орлова на свадьбе, а теперь не стыдно ли нам нападать на него?»
И всё же Совет не внял Разумовскому и постановил: «брак расторгнуть, а виновных постричь в монастырь».
Когда же решение Совета было передано на подпись Екатерине, она сказала: «Рука моя отказывается подписать подобную бумагу против человека, которому я столь много обязана».
Не остановившись на этом, Екатерина произвела молодую жену Орлова в статс-дамы и прислала ей орден Святой Екатерины. Императрица осыпала княгиню Орлову подарками, среди которых был золотой туалетный столик необычайной работы и баснословной цены.
Видя благоволение Екатерины к молодым, царедворцы прекратили козни, и на некоторое время князь и княгиня Орловы обрели полное счастье.
Вскоре после свадьбы они уехали в Швейцарию.
...Забегая вперёд для того, чтобы закончить сюжетную линию Григория Орлова, поведаем, что, возвратившись на следующий год в Петербург, молодые поселились в том самом «Штегельменовом доме», где почти двадцать лет назад начался роман великой княгини Екатерины с гвардейским капитаном Орловым. Теперь сорокачетырёхлетний Светлейший князь и генерал-аншеф, получивший за годы своего «случая» миллионы рублей и тысячи крепостных, стал жить совсем по-другому: стол его не отличался излишествами, на одежде не было ни золота, ни алмазов и даже выезд не бросался в глаза.
Он жил в тихой радости, оставив двор, немало времени уделяя чтению и заботам о своих многочисленных имениях. Сохранилось несколько писем Орлова в разные губернии, где были у него крепостные, в которых их господин просил губернаторов внимательно и доброжелательно относиться к просьбам его крестьян, если они обратятся в губернское присутствие.
Однако вскоре безоблачному счастью Орлова подошёл конец — Екатерина Николаевна заболела чахоткой, и, чтобы спасти её, нужно было выехать в Европу на лечение.
Орловы объехали лучших врачей Германии, Голландии, Бельгии и в конце концов остановились в Лозанне.
Проезжая через Ганновер, Орлов встретился с талантливым учеником выдающегося врача, естествоиспытателя и поэта Альберта Галлера Иоганном-Георгом Циммерманом. Орлов был очарован познаниями и нравом Циммермана и произвёл такое же впечатление на учёного. Циммерман писал об Орлове Екатерине, с которой переписывался последние семь лет своей жизни: «Не успел я провести с Орловым и четверти часа, как уже сердце моё было ему предано. Его откровенность, дружелюбие, простосердечие, проницательность, сила и кротость заставили меня забыть о существовавшем между нами различии. Я уже был его другом, прежде, чем он оставил Ганновер, а в Эмсе, где пробыл я у него с утра до вечера четыре недели, он сделался моим. Я видел, как этот великий человек плакал, обнимая меня, когда я сказал ему, что не могу, по его желанию, препроводить с ним жизнь мою».
А плакал Орлов в горестном предчувствии ожидавшего его одиночества. И предчувствие вскоре оправдалось: 16 июня 1782 года Екатерина Николаевна умерла.
Она была похоронена в соборе швейцарского городи Лозанны, а муж её от горя сошёл с ума и умер 13 апрели 1783 года, прожив после того всего десять месяцев.
...Хорошо известны стихи Пушкина о Кутузове:
Однако мало кто знает, что эти стихи навеяны были Пушкину стариком Державиным, написавшим:
Всяк, кто был современником Державина, отлично знал, что Минервой называли Екатерину Великую и столь же несомненно, что плывущим впереди неё орлом был пёр вый из этой стаи — Орлов Григорий Григорьевич.
И снова возвратимся к году 1776-му, когда Потёмкин был отодвинут в сторону Завадовским, но не сдался и стал искать способы и средства вернуть былое расположение Екатерины в полной мере. Прежде всего он решил во что бы то ни стало убрать Завадовского из апартаментов императрицы, даже если в этих комнатах окажется не он сам, а кто угодно другой, но именно им, Потёмкиным, поставленный на освободившееся место.
Таким человеком оказался георгиевский кавалер, герой-кавалерист, тридцатилетний красавец-серб Семён Гаврилович Зорич. Потёмкин взял его к себе в адъютанты и почти сразу же представил к назначению командиром Лейб-гусарского эскадрона и Лейб-казачьих команд с одновременным производством в подполковники. Так как лейб-гусары и лейб-казаки были личной охраной императрицы, то назначению Зорича на должность их командира должно было предшествовать личное представление Екатерине.
26 мая 1777 года Потёмкин устроил аудиенцию императрицы с потенциальным фаворитом — смуглым, изящным, кареглазым, затянутым в голубой гусарский мундир и сразу же понял, что его выбор сделан верно: Екатерина дала понять это при первом свидании с Зоричем. Ещё более убедился в этом Потёмкин после того, как Завадовскому был предоставлен шестимесячный отпуск, а Зорич, став полковником, флигель-адъютантом и шефом Лейб-гусарского эскадрона, поселился в апартаментах фаворитов, пройдя предварительную апробацию у доктора Роджерсона, графини Брюс и двух других пробир-фрейлин (далее, по мере появления новых фаворитов, мы не станем повторяться, ибо каждый из них проходил через те же самые ворота).
Четыре месяца спустя, в сентябре 1777 года, Зорич был уже генерал-майором и кавалером четырёх иностранных орденов. Он стал и обладателем нескольких богатых поместий и большого местечка в Могилёвской губернии Шилова, купленного ему Екатериной за 450 тысяч рублей у князя Чарторижского.
Эти поместья и Шклов перешли к России в результате первого раздела Речи Посполитой, совершённого русскими, пруссаками и австрийцами в 1772 году.
Зорич стал одним из богатейших вельмож и землевладельцев, однако ни земли, ни чины, ни ордена, ни богатства не могли дать ему того, чего недоставало этому фавориту, — ума. Ибо только недостатком ума можно объяснить то, что красавец-гусар сделал попытку свалить своего патрона и благодетеля — Потёмкина. Но, как говорится, не по себе выбрал древо, и его интрига, как мы узнаем позже, закончилась для него конфузней.
Внуки подрастают
Чуть раньше мы уже говорили, что Бог благословил союз молодых супругов, вскоре даровав ребёнка. Это случилось 12 декабря 1777 года. Первенца назвали Александром, и такое имя выбрала новорождённому его бабка — Екатерина. В письме к барону Гримму она сообщала, что мальчик назван так в честь святого Александра Невского и добавляла: «Хочу думать, что имя предмета имеет влияние на предмет, а наше имя знаменито».