Вечером был он приглашён Екатериной играть с нею в карты и представлен ею узкому кругу самых близких друзей. Когда игра закончилась, Екатерина, взяв под руку нового флигель-адъютанта, направилась к дверям своей спальни. А на следующее утро почти все первые лица империи собрались в приёмной Зубова. Здесь были Салтыков и Морков, Нарышкин и Вяземский, старик Мелиссино и Архаров, Самойлов и Безбородко — князья, графы и генералы. Зубов заставил их ждать более часа и, наконец, появился с надменной, но ласковой улыбкой.
Пока молодой красавчик морил своих подобострастных и знатных визитёров за дверью, у царедворцев было достаточно времени обменяться друг с другом сведениями о Платоне Александровиче и его родственниках.
Знающие люди, а в приёмной в таковых недостатка не было, утверждали, что отец новоявленного фаворита, Александр Николаевич, управлял имениями фельдмаршала Салтыкова, что он на два года старше императрицы, и был вице-губернатором в одной из центральных губерний. У Александра Николаевича Зубова было кроме Платона ещё три сына и три дочери. Полагали, что отца теперь непременно переведут в Петербург, что вскоре и случилось, когда Зубов-старший стал обер-прокурором Первого департамента Сената, ведавшего важнейшими вопросами государственного управления. Новый обер-прокурор сразу же заявил себя человеком хотя и умным, но злым, недобросовестным и большим охотником до взяток. Однако протекция сына делала его недосягаемым для контроля и ответственности.
Когда Зубов-отец появился в Петербурге, здесь уже находились и все его сыновья, бывшие с юности под покровительством фельдмаршала Салтыкова и все до одного служившие в Конной гвардии. Николай был подполковником, в своё время отличившись под командованием Суворова в сражении при Рымнике, Дмитрий — секунд-ротмистром в гвардейской кавалерии, что соответствовало чину капитана в пехоте и артиллерии, а самый младший, Валериан, подпоручиком. Да и Платон Александрович до своего «случая» служил, как и Дмитрий, секунд-ротмистром Конной гвардии и именно в этом чине был представлен Екатерине после того, как оказался командиром отряда охраны в Царском Селе.
Вскоре появились и его жена и дочери. Все Зубовы были представлены императрице. И каждого из них она приняла с радушием и лаской. Но с особенным расположением и сердечностью был встречен ею самый младший из братьев — семнадцатилетний Валериан, юноша не только красивый, но и обладающий многими иными достоинствами — смелостью, открытостью, весёлостью, в котором детская непосредственность соседствовала с живым умом и настойчивым стремлением быть во всём первым и непременно добиваться успеха.
Платон Зубов тут же заметил, сколь отрадное впечатление произвёл младший брат на шестидесятилетнюю императрицу и, опасаясь успеха Валериана, добился его отправки в действующую армию, к Потёмкину. В конце сентября 1789 года восемнадцатилетний Валериан Зубов, совершив головокружительный взлёт из подпоручика в подполковники, уехал к светлейшему с рекомендательным письмом Екатерины. Валериан и сам хотел ехать к Потёмкину и, более того, просил об этом по совету Платона Александровича императрицу, не зная, что причиной его отправки была ревность брата.
Последний бал Потёмкина
Когда юный подполковник появился в Яссах, в ставке светлейшего, тот уже доподлинно знал обо всём случившемся в Петербурге. Ситуация ничуть не волновала Потёмкина, ибо он, как и многие его сторонники — опытнейшие сановники и царедворцы, был уверен, что зажёгшаяся звёздочка нового любимца не сможет соперничать по своему свету и блеску с немеркнущим светилом светлейшего князя Тавриды. И хотя Потёмкин перестал быть единственным фаворитом императрицы уже двенадцать лет назад, никто из последующих наперсников Екатерины не мог сравниться с ним ни по силе влияния на императрицу, ни по реальными плодам деятельности на благо России. Где были ныне Завадовский, Зорич, Корсаков, Ермолов, Мамонов, оказавшиеся жалкими пигмеями, в своих безуспешных попытках соперничать с «Великим Циклопом»?
Потому и не ждал никто, как и сам Потёмкин, что юноша флигель-адъютант Платон Зубов, проведший всего несколько ночей с престарелой императрицей, сможет вытеснить из её сердца венчанного мужа, которому отдавались царские почести, где бы он ни появлялся. И потому Потёмкин, получив сообщение, что впервые возле Екатерины появился не его ставленник, а креатура враждебного ему Салтыкова, решил, что и на сей раз всё обойдётся.
Приезд Валериана Зубова не заставил Потёмкина изменить своё отношение к произошедшему, и он ничуть не опасался, что брат фаворита, находясь рядом, в его Ставке, сможет повредить ему во мнении императрицы, оказываясь вольным или невольным свидетелем отнюдь небезобидных утех, длинной чередой разворачивавшихся в покоях ясского дворца. И хотя вскоре после приезда Валериана Потёмкин понял, что влияние Платона Зубова на императрицу растёт чрезвычайно быстро, он, хорошо осознавая это, всё же не спешил в Петербург.
Во многом виной тому был новый роман с женой его двоюродного брата, двадцатишестилетней красавицей Прасковьей Андреевной Потёмкиной, урождённой Закревской. Она появилась в военном лагере весной 1789 года и сразу же взяла в плен победоносного пятидесятилетнего полководца.
Сохранились письма Потёмкина Прасковье Андреевне, написанные на цветных листах почтовой бумаги с золотым обрезом. Вот всего лишь два из них: «Жизнь моя, душа общая со мною! Как мне изъяснить словами свою к тебе любовь, когда меня влечёт непонятная к тебе сила... Нет минуты, чтобы ты, моя небесная красота, выходила у меня из мысли; сердце моё чувствует, как ты в нём присутствуешь. Приезжай же, сударушка, поранее, о, мой друг, утеха моя и сокровище бесценное ты; ты — дар Божий для меня. Целую от души ручки и ножки твои прекрасные, моя радость! Моя любовь не безумною пылкостью означается, как то буйное пьянство, но исполнена непрерывным нежнейшим чувствованием. Из твоих прелестей неописанных состоит мой екстазис, в котором я вижу тебя живо перед собой».
А вот другое письмо: «Ты смирно обитала в моём сердце, а теперь наскуча теснотою, кажется, выпрыгнуть хочешь. Я это знаю потому, что во всю ночь билось сердце, нежели ты в нём не качалась, как на качелях, то, конечно, хочешь улететь вон. Да нет! Я — за тобою и, держась крепко, не отстану, а ещё к тому прикреплю тебя цепью твёрдой и ненарушимой моей привязанности...»
Прасковья Андреевна, конечно же, поверила князю. И как было не поверить, получая такие письма, а кроме того, и иные подтверждения в любви. Но князь и тут оказался непостоянным.
Весь 1789 год был переполнен амурными утехами и беспрерывными победами князя Таврического над прелестнейшими дамами России, Польши, Молдавии, актрисами из разных европейских стран, приезжавшими в ставку светлейшего в Яссы очень часто не без определённого умысла. Потёмкин занимал в Яссах самый большой и роскошный дворец князей Кантакузинов — знатнейшего рода в Молдавии и Валахии. Здесь трижды в неделю происходили роскошнейшие балы и празднества.
Во время этих беспрерывных торжеств происходили и важные политические события. Весной 1789 года армия Румянцева была передана князю Репнину, а затем слита с армией Потёмкина. Разумеется, главнокомандующим был назначен светлейший. Он поставил своей целью овладеть Бендерами и почти все войска двинул к стенам этой крепости. Осада Бендер шла вяло, Потёмкин на форсировал военные действия, пока в сентябре Суворов не разбил девяностотысячную турецкую армию при Рымнике, за что и получил графский титул «Рымникского». После этого Потёмкин взял и Бендеры.
В осаде Бендер рядом с ним был и Валериан Зубов. Точнее было бы сказать «при капитуляции Бендер», поскольку крепость сдалась, как только русские войска окружили её, ещё не приступив к осадным действиям. Однако, как бы то ни было, крепость пала, и при отсутствии других успехов следовало обратить внимание на этот.
Валериан, честно и ревностно служивший и в ясском дворце и на берегах Днестра, под Бендерами, был послан Потёмкиным в Петербург с радостным извещением о победе. 14 ноября 1789 года он примчался в столицу, и Екатерина пожаловала гонца чином полковника и званием флигель-адъютанта. Сверх того было дано ему десять тысяч рублей, золотая табакерка с вензелем и перстень с алмазом. Всю зиму молодой полковник и флигель-адъютант провёл в Петербурге, вызывая новый прилив ревности своего старшего брата. И 29 марта 1790 года снова уехал в Яссы с ещё одним рекомендательным письмом императрицы к главнокомандующему.