- Я могу вернуться в казарму?
- Идите, - недовольно пробурчал майор. Он выглядел несколько подавленным. Какое-то время, после Сталина в мир иной, ленинские гвардейцы ходили с опущенными головами, потому что лозунг: сажать, сажать и еще раз сажать, решили притормозить. Ах, если бы жив был Ленин. Он бы этого не допустил, поскольку такое послабление было бы...разгильдяйством и скатыванием в сторону буржуазной демократии.
Я долго ждал вызова, но меня никто не вызывал. Прошло три часа. Я валялся на кровати и вытирал мокрые глаза. Мой чемодан с книгами я просунул подальше под металлическую сетку и теперь хотел вскрыть. Но этого нельзя было делать. А вдруг позовут. В семь вечера, когда уже начало смеркаться, я вышел во двор. Машины не было, майор уехал, возможно ему поступил неожиданный звонок.
28
Дневник попал в руки начальнику контрразведки дивизии полковнику Ковалеву, довольно образованному офицеру. Он читал дневник неимоверно долго, хохотал над ним и со многим соглашался. Он прекрасно знал, насколько лжива и коварна партийная пропаганда и как советский союз борется за мир, но он знал и то, что об этом вслух говорить нельзя. Даже ему, полковнику, а не то, что простому солдату. Он вызвал майора Громова и сказал:
- Ты изредка наведывайся на батарею, не упускай из виду этого писаку, а я тут почитаю этот журнал на досуге, а затем передам Фролову начальнику политотдела. Никаких там мер к солдату не принимать, не пугать, этих офицеришек приструнить. Чего это они доводят солдат до обморочного состояния?
- Но, товарищ полковник, это все антисоветчина в полном смысле этого слова, - сказал майор Громов. - Если бы это было года два тому назад, военный трибунал приговорил бы автора этих пасквилей к расстрелу.
- Да, согласен, но теперь атмосфера немного изменилась, - весело сказал полковник. - Это касается и нас с вами. Нам теперь легче дышится, верно? Но, чтоб совсем тебе не помереть со скуки, проверь этого солдата по полной программе...всю его родословную, узнай, чем дышал его дед и где он похоронен. Когда получишь все данные, придешь, доложишь.
Майор Громов устало поднялся и медленным шагом направился в свой кабинет выполнять задание. Полковник Ковалев только раскрыл тетрадь, чтоб продолжить чтение дневника, как в кабинет бравой походкой ввалился начальник политотдела дивизии полковник Фролов, высокий стройный, седовласый, немного хмурый, немного озабоченный с виду офицер.
- У меня папиросы кончились, пришел одолжить, извини, ничего не поделаешь. Сам знаю, что курить вредно, а никотин это яд, - сказал Фролов, усаживаясь в мягкое кресло напротив начальника контрразведки.
- От никотина потенция падает, а у тебя жена молодуха, смотри: как бы тебе рога не наставила, - засмеялся Ковалев, протягивая пачку с папиросами.
- Да знаю, знаю. Но работа такая... стараешься, стараешься, из кожи вон лезешь, чтоб поддержать моральный дух на уровне, а тут...то одно, то другое. В полку связи офицеры изнасиловали повариху, молоденькую девочку, только что окончившую поварские курсы. Девочка в больнице в плохом состоянии. Мало того, что они ее насиловали, так они еще какую-то деревяшку ей туда запихнули. Звери, а не люди. И это советские офицеры. Их, если не посадить, так разжаловать надо. Обязательно разжаловать, вплоть до рядового.
- Я тебе тут еще одно дело подброшу, не серчай, у тебя сердце крепкое, держись, - сказал Ковалев, пристально разглядывая лицо Фролова, которое корчилось в гримасе.
- Что еще за дело? говори, не томи душу, - поднял голову Фролов.
- Ко мне попал дневник одного солдата. Он тут такое пишет: за голову схватишься. Хочешь почитать? Правда, я сам еще не закончил, но если не терпится, могу уступить. Тут пока не шпионаж, тут инакомыслие, это ближе тебе, поскольку ты отвечаешь за идеологию. Возьми. Мы сегодня пошлем запрос по месту его жительства, ответ придет через недельку, не позже, а ты за это время все прочитаешь. Оно пригодится. Чтобы успешно вести борьбу с противником, надо его хорошо знать. Да и в методы воспитания не мешало бы внести кое-какие коррективы.
29
Полковник Фролов в этот день задержался на работе дольше обычного: он проглотил почти половину дневника. Он не отвечал на звонки, но тут дежурный доложил, что на проводе супруга, и полковник тут же снял трубку.
- Что моя радость? - сказал он ласково.
- Кисочка, котик мой пушистенький, что это ты свою Галочку совершенно позабыл? Я так по тебе соскучилась, приезжай поскорее. Я тут тебе блинчики с икрой готовлю. Ну-ну, не возражай мне, пожалуйста, я знаю, ты сейчас начнешь мне тут про государственные интересы рассказывать, да о воинском долге. Знаю я эти басни. Давай закругляйся.
- Сейчас иду, вот, собираю портфель и топаю домой, я тоже хочу к тебе, мой Галчонок. Целую тебя.
Фролов впопыхах сунул в портфель перчатки, чернильницу, совершенно новую, еще не вскрытую и мой дневник и бегом спустился на первый этаж, вышел во двор, где его ждала служебная машина.
- Домой, срочно! - приказал он шоферу. - У цветочного магазина остановишь, мне нужны цветы, много цветов и цена, чтоб была приличная.
Тот, кто знал полковника Фролова по службе, никак не мог бы представить его в домашней обстановке. На работе Фролов был строгим, принципиальным, даже жестким человеком, - он мог и погоны сорвать с плеч офицера, как маршал Жуков с генерала Смирнова, мог на гауптвахту посадить, за просто так, - но дома, в объятиях своей прелестной, молодой жены, он становился мягким, добрым, податливым, как разогретый воск. И чрезвычайно говорливым. Его жена, Галина Васильевна, была в курсе всех его служебных дел, хотя военным было категорически запрещено делиться новостями, относящимися к служебной деятельности, в домашней обстановке.