- Можно на проспекте Сталина, - сказал я.
- Смотри, не подведи меня.
- Есть не подвести, - ответил я, выскакивая из машины.
Полковник умчался в сторону центра города, унося с собой что-то прекрасное, непонятное, романтическое, что-то похожее на прилив романтических сил, которые я начал ощущать в себе в виде маленькой надежды освободиться от непосильного груза.
- А теперь на улицу Гоголя, 2, - сказал себе я и вскочил в первый автобус, что направлялся к центру. - Я расскажу ей все, все расскажу, она, конечно же, знает полковника Фролова и подтвердит, что полковник Фролов необычный офицер. Теперь мне не надо просить ее ни о чем. Как это здорово, это просто прекрасно! Никогда не думал, что так получится. Может, домой написать, рассказать все, как было, но...откуда они все знают. Что значит: я о вас больше теперь знаю, чем вы сами о себе знаете? Откуда они могут знать? Нарочного посылали или как? Лиля наверняка знает эту, кухню, спрошу у нее.
Я без труда попал на улицу Гоголя, потому что была такая остановка: улица Гоголя. Я прошел около пятидесяти шагов и узнал тот же четырехэтажный дом в глубине, за цветочной клумбой. Сердце у меня забилось учащенно, когда подходил к двери подъезда. В вестибюле на первом этаже так же бдительно нес службу дежурный. Он подозрительно стал глядеть на меня, простого солдата, который непонятно, зачем сюда пришел, но я опередил его действия вопросом:
- Скажите, пожалуйста, вы не знаете Лилию Смирнову из восьмой квартиры, она моя дальняя родственница, - что-то давно не отвечает ее телефон. Где она может быть? не случилось ли чего с ней?
- Знаю, - ответил дежурный. - Лиля уехала к родителям в Читу. По-моему, она там вышла замуж. Так, слушок прошел, но точно я сказать не могу.
- Замуж! - вырвалось у меня из груди. - Что ж! Дай ей Бог счастья! Если когда увидите ее с мужем, скажите: приходил Виктор, солдатик, ее спрашивал.
- Непременно передам, - улыбнулся дежурный.
31
Куда теперь стопы свои направить, подумал я, возвращаясь к автобусной остановке. - Этого, конечно, и следовало ожидать. Она поступила бы слишком опрометчиво, если бы установила более прочные связи с таким женихом, как я. Ее отец, да и мать найдут ей достойного мужа, у них такие возможности, грех было бы не воспользоваться ими". Он механически сел в автобус, следовавший в западную часть города. Куда это я еду и зачем? - задал он себе мысленно вопрос. А, на Харьковскую съезжу, возьму словарь Ожегова.
Улица Харьковская, дом, 61, это тот самый дом, в котором жили две семьи -Литвиновичи и Кучинские, куда Я отнес свой чемодан с книгами и дневниками.
Миновав кладбище и обойдя горку Тучинка, Я очутился на Харьковской и вошел в пустой дом. Куда все разбрелись? А почему ни одни двери не заперты?
- Эй! Есть кто живой? - спросил он громко, проходя в дальние комнаты.
- Подождите, не входите, - раздался голос за дверью, - я сейчас.
Но я уже приоткрыл дверь и увидел девушку перед зеркалом с гребешком в руках. Она живо повернулась и замерла. Гребешок выпал у нее из рук. В ее уже не детских, но еще не вполне взрослых глазах горел какой-то бесконечный огонь задора, молодости и силы. Эти были глаза Лиды Лузиной, с которой я еще в прошлом году играл в детские игры, а она, хохотала, строила ему рожицу и пряталась от него под кроватями, страшно боясь щекотки. Перед ним стояла Лида, но это была уже не та Лида. У нее появилась талия, четко очерчены бедра, округлилась грудь.
- Лида, что случилось? - по старой привычке спросил я, хитро щуря глаза. - Ну-ка марш под кровать, а то начну щекотать.
- А я уже не маленькая, - восторженно и гордо заявила Лида. - Вы так давно у нас были...целая вечность прошла...я за это время выросла. Теперь я сама могу щекотать.
- А сколько тебе лет?
- Шестнадцать и четыре месяца, - гордо тряхнув головой, заявила Лида.
- А где все остальные?
- А кто вам нужен? Я одна за всех остальных, - сказала она, глядя на меня восторженными глазами.
- Тогда до свиданья! - сказал я и повернулся, чтобы уйти.
- Подождите, не уходите! - воскликнула она в каком-то отчаянии и так громко, что я вздрогнул. - Я должна вам сказать,.. я уже полгода собираюсь это сделать. Я хотела написать вам, но адреса не знала, а теперь...нет, я и сейчас не могу. Вы, может быть, станете презирать меня. Я не знаю, что со мной будет после этого.
У нее ручьем полились слезы из глаз. Она упала на кровать и уткнула лицо в цветастую подушку.
- Лида, что с тобой? - спросил я и попытался присесть на кровать.
- Не подходите ко мне, я ненавижу вас! Нет, я ...люблю вас. Люблю, люблю, люблю! Можете презирать меня, воля ваша.
- Как же можно презирать и любить одновременно?
- Так сильно презираю, что люблю. Презираю оттого, что вас нет рядом, оттого, что вы не обращаете на меня внимания, что относитесь ко мне как к ребенку, - произнесла Лида, размазывая слезы по лицу.
- Но ты все еще ребенок, согласись, - сказал я.
- Ребенок? Вы так думаете? Хотите, я рожу вам ребенка? Сына вам рожу и он буде на вас похож. Возьмите меня, я ваша, я принадлежу вам, я могу доказать на что я способна. Ну, чего же вы медлите? Я еще никого не знала, вы у меня первый, вы убедитесь в этом.
Я сел ближе на кровать, достал чистый платок и стал вытирать мокрое лицо Лиды. Она схватила руку и стала покрывать ее поцелуями.
- Я уже давно не могу без вас, не нахожу себе места, с тех самых пор, как вы стали играть со мной. Мне едва минуло пятнадцать лет, а я уже была влюблена в вас. У меня никого - никого на свете нет, кроме вас. У меня ни отца, ни матери, я детдомовская, я даже не помню своих родителей, я их никогда не видела. Я не знаю, что такое родительский поцелуй. Меня ни разу никто не обнимал. Мне кажется, что я не только дура, но и страшилище, никому не нужное и вам я, конечно же, не нужна. Ну, скажите, не нужна, правда? Я некрасивая, правда? Говорите, не бойтесь, мне теперь все равно. Я уже сняла боль со своей души, я сказала то, что так хотела сказать. Не каждой девушке это удается, потому что все мы трусихи, а теперь я знаю, что я не трусиха...обнимите меня.