- Вы слышали?
- Так точно.
- Боевая тревога! - крикнул капитан, вытаращив глаза. Я бросился надевать противогаз и остальное военное снаряжение. Вместе с солдатами первого и второго года службы пришлось преодолевать препятствия, лежать в болоте, окапываться, преодолевать препятствия, кричать "ура", окружая и уничтожая воображаемого противника.
После окончания боевой тревоги и подведения итогов, - я занял последнее место, как было сказано, - поступила команда чистить оружие, пришивать оторванные пуговицы, штопать порванные брюки, смазывать зеленкой волдыри на ногах. А потом начался обед: гороховый суп, перловая каша с кусочком сала. Все это не проходило в горло. Я, ничего, абсолютно ничего не понимая, ходил как сонная отравленная муха, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Мне стала безразлична даже своя судьба. Я думал, где бы спрятаться, уединиться. За пределы батареи уходить нельзя, пришьют само волку, - посадят. Им это и нужно. Шиш, не получите. Такой подарок я не собираюсь подносить, подумал я. Я забрался в кабину грузовика и напряженно думал, что делать? Вдруг пришла в голову опасная, рискованная идея - отправиться в штаб дивизии к начальнику контрразведки полковнику Ковалеву. Пусть либо сажают, либо отпускают. Идея была такой сильной и единственно правильной, что я уже схватился за ручку двери, но тут подкрался капитан и, не подавая команды: встать, смирно! - сказал:
- Знаете, что я вам скажу? Вы заслуживаете тех слов, которые произнес товарищ Вышинский на могиле Рыкова и Бухарина. Но сейчас, к сожалению, другое время и в этом смысле вам крупно повезло. Если бы такое случилось с вами несколько раньше, никто не стал бы церемониться: вас просто пристрелили бы как собаку.
- За что, товарищ капитан?
Капитан ушел, не сказав ни слова. Он уходил от очень опасного врага советского строя и политики коммунистической партии, значит, и своего личного врага. Жаль, что не разрешают, а то он сам и пристрелил бы, и потом зарыл где-нибудь в кустах.
Я резко выскочил из казармы и, убедившись, что меня никто не охраняет, медленным шагом направился в далекий путь - штаб дивизии, к полковнику Ковалеву. Это был очень опасный, но единственно верный шаг.
Мне снова повезло: остановилась военная грузовая машина, и я доехал до самого штаба дивизии. Штаб дивизии находился рядом со штабом полка. На третьем этаже - заслон: дежурный со штыком никого не пропускает без разрешения того, к кому направляется посетитель. Благо он, этот дежурный, оказался знакомым и пропустил без доклада. Полковника Ковалева не оказалось в кабинете, но он вскоре появился.
- А, журналист появился, ну, брат, здоров! Чем обязан? Что тебя привело сюда? Страшно тебе? Нет? Видишь, не так страшен черт, как его малюют. Так-то, брат. Раньше, бывало, полковники сюда приходили с дрожью в коленках, а теперь что? Лафа! Садись давай, рассказывай!
Я кратко изложил вопрос по существу. Полковник слушал, улыбался.
- Твоя задача сейчас состоит в том, - сказал он мягко и добродушно, - чтоб немедленно отправиться в полк, разыскать подполковника Топоркова и доложить ему, что ты был у меня, дабы не пришили тебе самовольный уход, а то, брат, все это может плохо для тебя кончиться. Топорков рассчитает тебя. Езжай домой, учись - там во всем сам разберешься. Все, желаю удачи!
Я побежал искать Топоркова, но вскоре снова вернулся.
- Простите, товарищ полковник, может, вы сами позвоните моему командиру капитану Маркевичу, а то Топоркова нигде нет, и никто не знает, когда он будет.
- Ладно, - сказал Ковалев, - чтоб ты потом не думал, что контрразведчики такие звери. Выручу тебя, позвоню. - Он снял трубку, набрал номер. - Послушай, Маркевич, говорит полковник Ковалев из штаба дивизии, - сказал он, - твой журналист находится у меня. Я думаю, это ему не будет считаться самоволкой, хотя он, негодник, и убежал от тебя, не спросив на то разрешения. Хорошо, хорошо. Тут уже все согласовано. Отпусти его на все четыре стороны. Пусть едет домой. Давай проводи работу, чтобы таких случаев больше не было. Ты уже выговор получил, я знаю. Я еще всыплю Топоркову по последнее число. Воспитательная работа в полку на нулевой отметке. Все, договорились. Желаю успехов! - и повесил трубку. - Ну, Виктор Васильевич, доброго тебе пути.
- Спасибо, товарищ полковник, вы просто ангел, а не разведчик.
- И то и другое, - улыбнулся Ковалев.
Я разыскал подполковника Топоркова в офицерской столовой.
- Пойдем со мной, - сказал он и направился в свой кабинет. - Я должен позвонить в политотдел дивизии полковнику Фролову. Только он может дать команду отпустить тебя. - Он снял трубку: - Товарищ полковник, это Топорков беспокоит. Что делать с нашим мятежным журналистом, он сейчас у меня?
- Немедленно отпустите его! Мы с Ковалевым все обговорили. Рассчитайте его, выдайте ему все документы! Никаких комсомольских взысканий! Через двадцать минут доложите мне о выполнении приказания!
Телефон трещал так громко, что я все слышал. Я не выдержал этого: упал на кресло и расплакался, как маленький ребенок, когда у него отбирают конфетку.
- Этого не может быть! - сказал я. - Я, возможно, ослышался. Правда, что я свободен, товарищ подполковник?
- Правда. И я рад за вас. Вы родились в рубашке. Вам повезло: сейчас время несколько другое. Раньше такое было просто невозможно. Подождите, сейчас я дам команду, и вам принесут все документы прямо сюда, ко мне. Посидите пять минут и успокойтесь. Вы обедали?
- Не обедал и не завтракал, и не хочу, я теперь сыт: я никогда не был так счастлив, как сейчас. Никогда не знал, как дорога человеку свобода, а теперь буду знать.