— И охрана тоже вся набрана, — без особого сочувствия сообщил караванщик, глядя на их помрачневшие лица. — Правила такие. И уж точно без исключений для пары оборванцев.
В ходе дальнейших расспросов они узнали, что следующий обоз наберется в лучшем случае дней через десять. А то и вовсе неизвестно когда.
— С людьми проблема, — за небольшую мзду разоткровенничался с ними один из носильщиков, ненадолго присевший передохнуть в теньке за углом ближайшего дома, подальше от бдительных глаз командующего разгрузкой. — В этот–то с трудом заранее набрали. Здесь всегда в конце весны столпотворение, отовсюду съезжаются. Дело опасное, да заработок такой, что до холодов жить можно с пары ходок. А в этом году никого почти. Ходит слух, что Ашр всех под себя загреб, опять чудит что–то их венад там что–то. Соседей помельче небось пощипать вздумал…
— Что будем делать? — спросила Наярра, когда они наконец отделались от словоохотливого малого.
— Для начала перестанем выглядеть как оборванцы.
Рынок и ряд с одеждой в нем они нашли быстро, пользуясь принципом «спрашивай только у приезжих».
— Возьми побольше теплых вещей, — посоветовал Венс девушке. — На побережье тепло, но чем выше в горы, тем будет холоднее. А кое–где на перевалах снег вообще никогда не тает.
Сам же имперец, как и всегда, когда у него был выбор, взял себе все черных оттенков. На контрасте с яркой, цветной одеждой местных он выглядел особенно мрачно, словно темное пятно, которое образовалось после того, как кто–то вырезал кусок из окружающего мира. Наярра не выдержала:
— Ты вообще что–нибудь другое носить пробовал?
— Мм?..
— Коричневый, например. Зеленый. Или синий. Тебе бы пошел синий цвет.
Венс посмотрел на нее, затем на одежду, как будто до этого вообще не задумывался над тем, как он выглядит.
— А это имеет значение?
— Нет, — вздохнула девушка. — Извини.
Имперец тут же продолжил проверять подклад мехового плаща, по всей видимости, мгновенно выбросив этот разговор из головы. Плащ был, разумеется, черный.
Наярра заметила, что выглядел он еще более напряженным и погруженным в себя, чем раньше. Однако бдительно пресек её попытку привычно переложить на него торг с продавцом.
— Учись, — жестко ответил Венс на её возражения. — Ты должна уметь ориентироваться в городах и общаться с людьми. Вдали от Империи это боле–менее безопасно.
Когда она запихивала перчатки в новый вещевой мешок, откуда–то издалека послышался звук, словно заполнивший все окружающее пространство. Он не был похож ни на что знакомое ирртке, но был настолько прекрасен, что девушка застыла на месте. Люди вокруг напротив оживились, и большинство устремилось куда–то в одном направлении.
Венс тоже какое–то время вслушивался, подняв голову.
— Колокола, — пояснил он. — Праздник какой–то, кажется. Они обычно звонят во время торжественных шествий, церемоний и… Эй, ты куда?
Наярра, успевшая сделать несколько шагов в направлении движения толпы, оглянулась.
— Это же так красиво. Надо посмотреть, что там!
Имперец сложил руки на груди:
— Ну, можно вообще задержаться здесь на десяток–другой дней, как раз успеем осмотреть весь город и познакомиться с каждой крысой в округе. Но, если ты еще помнишь, мы вроде как куда–то торопимся. И, по–моему, что–то похожее уже было. Но спасать сейчас явно никого не нужно.
К концу его тирады и без того не отличавшаяся хорошей выдержкой ирртка вскипела от злости:
— Может быть кто–то просто бесчувственное полено, в котором больше ничего не осталось, кроме желания добиться своего, но я, уж извини, еще живая. И иногда могу позволить себе такую слабость, как чувства, еда или что–то красивое.
Люди вокруг, хоть и обращали внимание на их перепалку, но ненадолго, продолжая куда–то спешить.
— А может быть если бы кое–кто поменьше радовались еде, чувствам и красивостям, а больше были бы заняты делом, им не пришлось бы сейчас ютиться в остатках своего леса и на дне океана?
— А может если бы кое–кто поменьше изображал из себя обсидиановую статую на побегушках у богов, у него был бы сейчас в жизни еще хоть какой–то смысл, кроме как сдохнуть, дойдя до цели?!
Замолчав, они замерли друг напротив друга, тяжело дыша и сверля один другого взглядами. Наярра чувствовала, что что–то изменилось. Не было больше былого запала и ожесточения. Хоть обоим и было явно больно от слов, но ругаться друг с другом больше не хотелось. И остатки злости постепенно сменялись обоюдным сочувствием.