Мария остановилась в гостинице «Астория», прилетев по туристической визе. Позвонив Владимиру из телефонной будки, договорилась о встрече. По дороге она сменила 2 такси (американская наивность), а когда подъехала к дому, за деревьями уже стояли «люди в штатском». Но она не поменяла решения, встреча состоялась. После отъезда Марии, все присутствующие на этой встрече (кроме меня), были вызваны в КГБ, где писали объяснительные записки. На удивление, все закончилось для них благополучно. Но в 1968 году вдруг вызвали в КГБ моего папу, и тоже заставили писать объяснение по поводу приезда Марии, и это через 7 лет! Папа был морским офицером, как и его отец. Он окончил Кораблестроительный институт и в 1940 году по мобилизации был призван Приморским военкоматом на военную службу в ВМФ, а в 1961 году был уже ветераном ВМФ, также, разумеется, и ветераном ВОВ. Но приезд Марии для него, в конечном итоге, закончился печально. Его демобилизовали. Правда, потом ему удалось устроиться на работу в Ленинградский кораблестроительный институт на кафедру теории корабля, где он стал заниматься преподавательской деятельностью и проработал еще 16 лет.
В 1996 году тетя Муся пригласила меня пожить с ней на даче во Флориде. Одной ей уже было трудно справляться с бытовыми проблемами, а ее дети, Миша с Верой, работали. Ей очень нравилась Флорида тем, что здесь у нее было много русских друзей, с которыми можно было делиться воспоминаниями об эмигрантской жизни в Европе и Америке, а также о годах, прожитых в России. Каждый сезон она приезжала на междугороднем сидячем автобусе Greyhound через всю Америку в этот небольшой, но уютный домик, расположенный на берегу залива. От Сан-Франциско до Флориды путь очень живописный, но занимает более двух суток. Правда последний раз она уже воспользовалась самолетом. Меня удивляло, что тетя Муся, в 92 года, могла подолгу плавать в заливе и заплывать далеко от берега наравне со мной. Вечерами, когда спадала жара, сидя на террасе, мы часто вели разные беседы. Она любила рассказывать о прошлом, особенно вспоминать приятные моменты жизни. Многие ее рассказы были мне уже известны от дедушки, бабушки и папы. Самым ярким воспоминанием было, например, как к нам в дом на Каменном острове, приходил дрессировщик Владимир Леонидович Дуров со своими собаками, а однажды пришел даже с маленьким медвежонком, от которого все были в восторге. Или как в «Тихом береге», когда Владимир Михайлович прогуливался, собаки выстраивались в цепочку и ходили за ним по пятам. Как Наталья Петровна сама пекла лепешки, никому больше не доверяя, а потом складывала в корзину, и Владимир Михайлович увозил угощать своих больных. И много, много другого. Но однажды, когда я спросила про революцию, она начала рассказывать свою историю, которую я не знала. Тогда я попросила ее говорить помедленнее, чтобы можно было законспектировать (в то время у меня не было технических средств записи).
И вот ее рассказ:
«Школа, в которой я училась с 1914 года, в 1917 году переехала в Анапу. Тогда многие школы были эвакуированы на юг, считалось, что там было более безопасно. Жили в интернате, бывшем санатории. В этом интернате были ученики разных классов, мальчики и девочки. Уроки проходили во второй половине дня. А по вечерам собирались на балконе, где мальчишки играли на балалайках, а девчонки пели песни. Наша начальница решила устроить уроки пения, и пригласила церковного регента. Этот урок проходил в большой столовой интерната, где разучивали разные русские песни. Регент взял к себе петь в церковь меня и еще двух девочек. Девочки вскоре перестали приходить, а мне понравилось, и я осталась, тем более что я стала получать жалованье, как за церковные службы, так и за свадьбы и похороны. Я всегда посещала все службы и спевки. А когда наш класс был выпускным в 1920-м году, мы уже занимались в другом доме по две смены. Наша школа называлась „Реальное училище“. Мы проходили такие предметы: аналитическая геометрия, анализ бесконечно малых частиц, тригонометрия, химия и другие. Наш класс, как старший, занимался во вторую смену, и по субботам тоже. Последним уроком была тригонометрия, а всенощная в церкви начиналась в 6 часов, и меня отпускали с последнего урока. Учитель говорил: „Иди, ты и так все знаешь“.
Выпускные экзамены проходили в здании Анапской гимназии, в присутствии комиссии из Екатеринодара. Не понимаю, как получилось, что я перепутала чертежи на доске, держа экзамен по тригонометрии, и мне снизили за это оценку. Это была единственная четверка в моем аттестате. По всем остальным предметам — пятерки. Это был последний выпуск еще в старой России, и даже не в мае, а в марте, т. к. после многих событий (петлюровцы, махновцы, кубанские казаки, донские казаки), красные войска тем летом уже окончательно заняли Анапу. Два английских крейсера стояли на море и с двух сторон бомбили Анапу. Маленькие домики, стоявшие поодаль от нашей школы, рассыпались один за другим. А наш двухэтажный дом стоял совсем близко от высокого берега, поэтому снаряды перелетали дальше. В связи с этими событиями школа прекратила свое существование. Наша начальница и другие преподаватели бросили нас, убежав в Болгарию. По инициативе папы из Петрограда был выслан санитарный поезд с целью вывезти с юга раненых красноармейцев, а также забрать из Анапы детей, которые были эвакуированы из Петрограда, Екатеринодара, Новороссийска, Ростова и т. д. Начальником поезда был профессор В. М. Нарбут. Поезд состоял из вагонов четвертого класса и в своем составе имел: вагон-кухню, вагон- аптеку, вагон-библиотеку и вагон-театр. Большой, очень длинный американский товарный вагон был отведен под театр. В нем имелось небольшое возвышение, похожее на сцену, посередине вагона стоял рояль и скамейки вдоль стен для зрителей. В нашем поезде оказался В. Э. Мейерхольд, каким образом он ехал с нами, не знаю, но он с удовольствием проводил время с детьми в вагоне-театре, и даже ставил кое-какие постановки. Попасть в этот вагон можно было только в открытые боковые двери. Поезд шел так медленно, что мы на ходу выпрыгивали из своего вагона, и, подождав, когда подойдет последний вагон поезда, в котором находился театр, запрыгивали в него на ходу. Также туда попадал и Мейерхольд. Обратно попасть в свой вагон было сложнее: нужно было также выпрыгнуть из вагона, но бежать во всю прыть вдоль ехавшего поезда и перегонять его, а поравнявшись с нужным вагоном, зацепиться за поручень и изо всех сил заскочить в него. На всех станциях поезд стоял на запасных путях. В каком-то месте недалеко от поезда оказалась река, где мы с удовольствием купались. Поезд у этой речки стоял три дня, и мы прекрасно проводили время. Весь переезд от Анапы до Петербурга продлился 6 недель.